Хигураси
1930-е
Смешно, но переделкинские 1930-е, начало строительства поселка писателей – это оптимизм, надежда на светлое будущее, массовая песня и осмысление новой роли поэта. Особенно старались Исаковский, Лебедев-Кумач, Светлов, Долматовский. Последний и написал песню «Любимый город», которая открывает наш плейлист, но уже в исполнении Тилля Линдеманна.
Послушайте плейлист, составленный специально для литературного номера «Правил жизни»
Судьба писательницы достаточно пестрая. Студентка биолого-почвенного и филологического факультетов, затем – кандидат биологических наук. Параллельно – публикации за границей; несбывшаяся мечта – переводить немецкую литературу и сбывшаяся – японскую. Именно близкое знакомство с культурой Страны восходящего солнца сообщает прозе Григорян важнейшее ее свойство: взгляд на мир, поступки героев, повороты сюжета часто удивляют. Так, книга Григорян «Поселок на реке Оредеж» – о двух девочках из небольшой деревни в Ленинградской области – позволяет посмотреть на жизнь в 1990-х с необычного ракурса, а «Осьминог», роман о молодом человеке из России, оказавшемся на богом забытом рыбацком острове, погружает читателя в культуру, мифологию и философию Японии. Анаит Григорян не только посол японской культуры в современной русскоязычной литературе, но и посол русской культуры в Японии – о ней она пишет на японском в своем блоге, рассказывает о книжных новинках и классике, пытается объяснить трудно переводимые контексты.
«МЭЙКО МАЭДА, студентка кафедры механоинформатики факультета инженерно-технических наук нашего университета, удостоена стипендии Google PhD. Основываясь на когда-то произведших фурор в научном мире работах профессора механоинформатики Хирокуми Миуры, студентка последнего года обучения бакалавриата собрала действующую модель певчей цикады хигураси. Хитиновые пластины и крылья изготовлены из тончайших кремниевых листков. Крошечное насекомое может ползать по земле и забираться по стволам деревьев, а также летать благодаря энергии, вырабатываемой химическим двигателем – «искусственной мышцей», расположенной в основании крыльев, где происходит экзотермическая реакция. Также цикада, изготовленная Маэдой-сан, способна издавать мелодичное стрекотание и пение, неотличимое от пения настоящего самца цикады, что было показано в изящном эксперименте, в котором самки цикад предпочли искусственного самца настоящим. Мы от всего сердца поздравляем Маэду-сан с этим достижением и получением престижной стипендии и желаем ей дальнейших успехов». (Газета Токийского университета «Тодай Симбун», ноябрь 20** г.)
Хигураси в том году запели поздно – в самом конце августа. Наверное, из-за жары, продержавшейся все лето. Стоило Мэйко сделать шаг в сумеречный лес, уже наполнившийся прохладой после изнурительного дня, как на нее буквально обрушился хор невидимых в листве насекомых. «Ки-ки-ки! – надрывались самцы, призывавшие молчаливых подруг. – Ки-кики!» Она обернулась: между стволами деревьев виднелась чья-то серебристая Toyota Mirai, оставленная на обочине дороги. Поблескивая в последних лучах заходящего солнца, она и сама напоминала огромную цикаду. Отсюда казалось, будто бы машина принадлежала другому миру. Стрекот усилился, нахлынув на нее со всех сторон, – казалось, этот равномерно нарастающий и так же плавно затихающий, подобно накатывающейся на берег волне, звук заполнял все пространство от земли до самых звезд. Время от времени в общем хоре выделялся один голос – более сильный, чем другие, и вслед за ним тотчас вступали новые, пытаясь перекричать солиста, пока он наконец, обессилев и выдав последнюю трель, не умолкал с последним разочарованным: «ки-ки-ки…»
Мэйко отвернулась от привычного городского мира с его автострадами и механизмами и направилась по тропинке в глубь пахнущего мхом и хвоей леса. Земля приятно пружинила под ногами: остановившись, девушка сняла туфли, стянула плотные хлопчатобумажные гольфы, которые, стесняясь формы своих ног, носила даже в жаркую погоду, и, прикрыв глаза, зашагала босиком. Она знала эту дорогу с детства и не боялась случайно оступиться. Осыпавшиеся веточки криптомерий покалывали ее ступни, но это было даже приятно. Она и сама не сразу поняла, что улыбается, – это было непривычное для нее чувство. Лес вокруг самозабвенно пел – о жажде любви иллюстратор и о ее мимолетности. Ей представилось, что стоит раскинуть руки и подпрыгнуть повыше, как мелодия подхватит ее и поднимет к самым кронам деревьев – в темнеющее над ними вечернее небо.
I’m here and waiting for you
Where are you, I can’t find you… –
грустно пела одна из цикад, чей голос никак не могли заглушить остальные.
«Я здесь и жду тебя,
Где же ты, я не могу тебя найти…» –
перевела про себя Мэйко и едва не вскрикнула от изумления – где это видано, чтобы цикада пела человеческим голосом, да еще и по-английски?
В лицо ей подул теплый ветер, и появилось ощущение от- крытого пространства – значит, она уже вышла к храму Ицухасира-дзиндзя возле большой криптомерии с несколькими стволами. Мэйко в нерешительности остановилась. Цикады как по команде смолкли, и вокруг воцарилась обманчивая тиши- на: певцы собирались с силами, готовясь к новому отделению вечернего концерта.
– Простите, пожалуйста, это мой телефон, – раздался приятный мужской голос. – Я вас побеспокоил?
Она открыла глаза, чувствуя, как ее охватывает мучительный стыд. Должно быть, она выглядела сейчас просто нелепо: растрепанные жесткие волосы, и с укладкой-то не лежавшие как надо, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, да еще и с парой туфель в одной руке и свисающими из них белыми гольфами, которые были на ней с самого утра. Хоть бы это оказался какой-нибудь деревенский парень из Хинохара, которому пришло в голову помолиться на ночь глядя.
– Вы из Акируно? – продолжил мужчина. – Странно было бы добираться сюда из центра Токио.
Цикады вновь оглушительно застрекотали, но Мэйко расслышала короткий смешок, не вязавшийся с его вежливыми словами и извиняющимся тоном.
– В это время года случается, что они прыгают даже на людей, прогуливающихся на природе.
– На людей?.. Но зачем?
– Они тоскуют о любви и знают, что их время уходит. Можно сказать, их ослепляет это чувство. Пока я шел сюда, одна крупная цикада ударилась мне прямо в шею, – он поднял руку и слегка оттянул пальцем ворот светлой рубашки-поло.
– Вот как…
– Думаю, останется синяк. У них крепкие хитиновые панцири, и они собирают все оставшиеся силы, чтобы выполнить свое предназначение.
Он точно не был деревенским парнем из Хинохара и к тому же был лет на десять старше нее. Выше среднего роста и довольно крепкий – наверное, занимался спортом, – Мэйко отчего-то сразу подумалось, что кэндо или еще чем-нибудь в таком роде. В выражении его красивого лица с мягкими чертами было что-то тревожащее – так сразу и не скажешь, что именно. Скорее всего, виной тому был свет двух фонарей возле святилища и отбрасываемые ими искаженные тени. Или, быть может, просто взгляд у него был слишком внимательный – так на людей не смотрят, особенно на тех, кого видят впервые. На его длинноватых расчесанных на пробор волосах поблескивали красноватые отсветы. Офисный работник, который решил после утомительного дня в конторе и общения с клиентами развеяться на природе?.. Так, значит, это его Toyota стояла у обочины.
Мэйко почему-то захотелось отступить назад, в неподвижную темноту леса, казавшуюся спасительной, и броситься бежать что было сил. Некоторое время назад в газетах сообщали, что в Токио пропали несколько девушек, которых до сих пор не нашли, и рекомендовали не гулять в одиночестве в безлюдных местах. Она нахмурилась, отгоняя непрошеные мысли.
– Я – Такамура Норито, – представился незнакомец, слегка поклонившись. – Фамилия пишется как «бамбуковая роща», а имя – как «добродетель» и «человек» . К сожалению, я не захватил с собой визитку – не ожидал встретить здесь очаровательную девушку… в такой час. – Он вновь коротко усмехнулся, и непонятно было, то ли он потешается над Мэйко, то ли над своей забывчивостью.
– Я… – начала было Мэйко, но осеклась.
Стоило ли называть ему свое имя?
Такамура Норито терпеливо ждал, стоя подле маленького выцветшего от времени святилища сэцумацуся и чуть склонив набок голову. Дверцы святилища были приоткрыты, внутри клубилась кромешная темнота – как будто кто-то положил туда кусок совершенно черной материи.
– Мэйко… Маэда Мэйко. У меня совсем обычное имя.
– У человека с обычным именем тоже может быть необычная судьба.
Сосредоточенно нахмурившись, Мэйко с помощью пинцета пыталась вставить тончайшее крылышко из кремниевой фольги в предназначенный для него паз. За окном лаборатории уже давно сгустились сумерки. В очередной раз промахнувшись мимо паза, Мэйко вздохнула и аккуратно отложила крылышко на предметный столик. При этом она задела кончиком пинцета одну из двух искусственных струн, протянутых к упругим мембранам – цимбалам голосового аппарата, и механическое насекомое, распростертое под увеличительным стеклом, конвульсивно дернувшись, издало короткий стрекочущий звук. Французский естествоиспытатель Рене Антуан Реомюр , подробно описавший голосовой аппарат цикады, признавался в своих записях, что он никогда не слышал ее пения. Наверное, все дело было в том, что он работал с заспиртованными образцами, которые уже невозможно заставить петь, – это все равно что попытаться сыграть под водой на музыкальном инструменте. Норито, увидев препарированных мертвых цикад со снятыми хитиновыми крышечками голосового аппарата, первым делом потянул пинцетом за мускульные тяжи, идущие к цимбалам, – правда, заставить их петь у него не сразу получилось. Сначала он дернул слишком сильно, так что мускульный тяж оторвался от мембраны, но потом наловчился извлекать из трупиков насекомых тихие отголоски песен их несбывшейся любви. Вот бы Реомюр удивился.