Социальное воздействие и позитивные изменения в России
Шесть экспертов о настоящем и будущем импакт-подхода в России
Инвестиции социального воздействия, или импакт-инвестиции, занимают все более заметное место в современной картине мира. Одновременно само понятие, сводящее на одной доске классические инвестиционные кейсы и социальные инициативы, до сих пор остается вещью в себе. Что понимать под импактом? Как оценивать социальное воздействие? Нужны ли универсальные метрики для его оценки? На эти вопросы мы попросили ответить людей, знающих о теме импакт-инвестиций по опыту собственных вложений или глубокого экспертного погружения в тему.
Международная сеть импакт-инвесторов GIIN (Global Impact Investing Network) определяет понятие импакт-инвестиций как «инвестиции, осуществляемые с намерением оказать позитивное измеримое социальное или экологическое воздействие и получить финансовую отдачу». Как показывает практика, у определения сегодня нет единого понимания [импакт-инвестирования], трактовка данного термина допускает заметную вариативность. Тем не менее венчурный инвестор, председатель наблюдательного совета Благотворительного фонда Елены и Геннадия Тимченко и член наблюдательного совета венчурного импакт-фонда Zerno Ventures Ксения Франк, по сути, повторяет формулировку GIIN: «Это инвестиции в проекты, которые решают, смягчают какую-то важную социальную задачу, но при этом возвращают деньги инвесторам». Сам факт финансовой отдачи, считает она, является в данном случае обязательным условием наряду с измеримым социальным эффектом: «Это два компонента, которые необходимы, чтобы получалось импакт-инвестирование, а не какая-то другая форма воздействия, пускай тоже очень нужная и востребованная».
Импакт как подход к жизни
Близость импакт-инвестирования к другим формам социально ответственного развития бизнеса — не новость. Об этом же говорит директор Центра содействия инновациям в обществе «СОЛь» Жюльнар Асфари. По мнению эксперта, поиск своего места для импакт-инвестирования в ряду других инвестиционных стратегий — это, по сути, попытка обособиться от ESG-инвестиций (enviroment-social/sustainability-governance), которые начали оформляться чуть раньше. Существует устойчивое движение, которое видит разницу между первым и вторым в том, что ESG-концепция, как правило, возникает в рамках уже существующего бизнеса, а импакт-проекты изначально создаются с целью решения определенных социальных или экологических задач.
Одновременно, по мнению многих экспертов, сами по себе финансовые дивиденды не являются сегодня принципиальным моментом, главное, чтобы вложения работали на устойчивый социальный эффект. «Нулевая доходность по инвестициям воздействия может иметь место, когда речь идет о социальных инвестициях бизнеса в проекты, от реализации которых этот бизнес не ожидает дохода себе, нацелен на решение проблемы, поддержку проекта и его исполнителей», — считает заместитель председателя, управляющий директор по корпоративной ответственности, устойчивому развитию и социальному предпринимательству Российского союза промышленников и предпринимателей Елена Феоктистова. «Инвестор может вкладывать деньги как социальные инвестиции — фактически как грант, поддерживая социальных предпринимателей. Эти средства, даже если они не приносят дохода, можно рассматривать как инвестицию воздействия, поскольку они идут на решение конкретных проблем», — отмечает она.
«Человек, создавший успешный бизнес, понимает, как с помощью инвестиций можно получать желаемое. В бизнесе это желаемое измеряется в деньгах. В импакт-инвестициях — в социальных изменениях», — поддерживает мысль президент и сооснователь организации «Рыбаков Фонд» Екатерина Рыбакова.
Обобщая, можно сказать: рамка определения может быть широкой — была бы польза. Так, учредитель Группы компаний Seven Suns Development, предприниматель и социальный инвестор Алексей Рыжков считает, что под импакт-инвестированием в принципе нужно понимать деятельность любых компаний, так или иначе связанных с осуществлением позитивного воздействия. «Я воспринимаю “импакт” как формат, в который рано или поздно должны перейти все, — говорит он. — Возможно, в этой “точке перехода” разные версии определения вновь сойдутся в единую картину». «Управление импактом — это умение все видеть как одно целостное. А это — целое и в большей степени вопрос governance, то есть выстраивания системы управления»», — замечает Жюльнар Асфари.
Как измерить воздействие?
По факту все участники рынка, заинтересованные в развитии темы, сходятся в одном: вложения должны работать, производя понятное и, по возможности, измеримое позитивное воздействие. Получится ли вернуть вложенные средства и тем более получить прибыль — вопрос второй. Главное — достичь измеримого социального эффекта… и суметь его оценить.
«Мы для себя решили, что, поскольку мы хотим позитивных изменений, они должны отражаться на качестве жизни людей. И мы будем опираться на обратную связь, на то, как люди сами оценивают эти изменения. В наших активностях участвуют десятки тысяч людей. Мы их опрашиваем. И по тому, как они оценивают влияние наших программ, наших проектов на их жизнь, мы и оцениваем наши импакты», — говорит Екатерина Рыбакова.
Венчурный инвестор Ксения Франк также уверена, что только количественная оценка при измерении импакта вызывает много вопросов и недостаточна сама по себе: «В работе Фонда Тимченко мы не привязываем гранты только к достижению плановых метрик (Фонд ввел систему мониторинга и оценки в 2015 году). Если метрики слишком тесно связаны с финансированием, это может невольно провоцировать на принятие желаемого за действительное». Ксения Франк отмечает, что в таких сферах, как социальное или экологическое воздействие, исключительно численный эквивалент пользы может вести к смещению фокуса: «Мы все умеем считать “аутпуты”: количество проведенных классов, опубликованных пособий и людей, которые пришли на семинар. Но что поменялось в жизни этих людей, насколько эти изменения устойчивы, очень мало кто считает, и это гораздо сложнее».
Жюльнар Асфари согласна с наличием внутреннего конфликта между известными метриками оценки эффективности и собственно оценкой импакта: «Импакт — это такая смысловая часть, место его рождения — сердце, а все доказательства находятся в голове. Поэтому важно не переусердствовать, сама система управления и измерения не должна стать самоцелью. Когда мы говорим про импакт, важно умение на стратегическом уровне увидеть действие всех показателей совокупно». При этом, по мнению Жюльнар Асфари, сегодня на мировом рынке начинают формироваться стандарты оценки импакта, необходимые публичным компаниям, появляются показатели, которые можно измерить и посчитать, и формирование релевантной системы оценки — по большому счету вопрос времени.
Алексей Рыжков уверен, что метрики импакту в любом случае необходимы: «Важно, чтобы любая сфера, любая деятельность была метрологически состоятельна. Важно выработать критерии, согласовать их в обществе и пользоваться этими критериями». При этом, как отмечает Рыжков, наряду с универсальными критериями должны существовать и отраслевые метрики. Но универсальные, релевантные для всех стран и видов деятельности — прежде всего.
Однако оптимизм по поводу перспектив внедрения единой универсальной системы оценки присущ далеко не всем. Екатерина Рыбакова полагает, что договориться даже на уровне одной отдельно взятой страны будет крайне непросто. «Большую роль играет вопрос предпочтений, которые именно вы считаете важными для определенной сферы, — замечает она. — Предпочтений и традиционного “дьявола в деталях”. Вот, например, один фонд говорит: мы проинвестировали в проект — 300 детей научили программированию. Мой первый вопрос: откуда эти дети? Если эти дети вчера играли в шахматы, а сегодня вы их научили программированию — насколько здесь присутствует социальный эффект? Если вчера они в подворотне пили пиво, и вы их привели в клуб, сделали так, чтобы они остались, научили их программированию и дали им профессию, — тогда это реально социальный эффект», — говорит Ксения Франк.
В целом, эксперты солидарны: несмотря на всю ее сложность, оценка необходима. «Когда ты создаешь инфраструктурный проект, это “венчур внутри венчура”, — говорит основатель центра развития социально-культурных проектов и благотворительности «Благосфера» Владимир Смирнов. — Я знаю, что разумное, осознанное, социальное сообщество скажет, что это реально нужно. Очень крутой проект, реально работающий, помогающий, делающий, он очень нужен. Например, в “Благосфере”, как в самом сложном проекте, мы так считаем. И цифры достаточно нас обнадеживают».
Направление движения
Широкая рамка понятия «импакт-инвестирование» задает и предсказуемо большой разбег для моделирования парадигмы развития. С одной стороны, на российском рынке уже стали появляться мейнстрим-кейсы. Так, в 2020 году был запущен акселератор «Навстречу импакт-инвестициям» — пилот Impact Hub Moscow и фонда «Навстречу переменам», в рамках которого отбираются и докручиваются социальные проекты для импакт-инвестирования. С другой — актуальная карта отечественного импакта простирается от внутренних социальных проектов крупных компаний до моделей государственно-частного партнерства и венчурного финансирования.
Так, инвесторы все чаще готовы вкладываться в развитие территорий и сообществ и оценивать эту деятельность как разновидность импакт-инвестирования. В этой сфере есть потенциал, который начнет рано или поздно возвращаться не только человеческим капиталом, полагают они. На этом направлении сфокусированы многие проекты «Рыбаков Фонда» — «PRO женщин», «Про детей» и другие. «Сообщество — это особая связь между людьми, где они объединены общими ценностями, общим деланием. Именно нахождение в сообществе меняет их жизнь и приводит к тем позитивным изменениям, которые начинаются в первую очередь в мышлении, а потом уже — в действиях, поступках, качестве жизни».
«Модель трех секторов» больше не работает
Большинство экспертов сходятся во мнении относительно необходимости общественной дискуссии об импакт-подходе. «На мой взгляд, сейчас важно разговаривать, писать, формировать знания, — говорит Жюльнар Асфари. — Важна общественная дискуссия. В нашей стране достаточно сильно происходит разделение: благотворительность отдельно, корпорации отдельно, инвестиционные сообщества отдельно, у нас очень много самоопределения внутри отдельно взятых сообществ». Итогом такого подхода становится низкая договороспособность участников рынка, отмечает эксперт. Для формирования системного подхода к импакту было бы полезно создание площадок, на которых представители различных сообществ смогут вести обсуждение, формирование перекрестного определения. «Тогда произойдет движение от разрозненных частных инвестиций, которые невозможно скопировать и повторить как опыт, потому что он всегда индивидуальный, в сторону каких-то институциональных, коллективных форм», — резюмирует Жюльнар Асфари.
О проблемах, мешающих сегодня построению диалога, говорит и Владимир Смирнов: «Само социально-благотворительное сообщество зачастую плохо, “непрофессионально” относится к бизнесу. Людям, спасающим людей, кажется, что они уже где-то рядом с ангелами и херувимами. Социальный блок, социальная сфера недостаточно лояльно работают с бизнесом и потенциально вовлекаемыми людьми».
И все же, по мнению представителей бизнеса, эта дистанция преодолима. «Я воспринимаю коммерческую и социальную составляющие как два компонента единого целого, как инь-янь, которое должно быть целым всегда, — говорит Алексей Рыжков. — И сегодня мы видим, когда компаниями или проектами не совмещаются эти два компонента, они друг без друга страдают. Когда же эти два компонента совмещаются друг с другом, возникает то единое целое, которое и должно быть».
Неотвратимый импакт
Пожалуй, единственное, в чем единодушны все стейкхолдеры, «переход на сторону добра» для бизнеса и общества в целом неизбежен. «Ты где-то в Америке приди в приличную тусовку и скажи: “Я занимаюсь бизнесом”. — “Хорошо. А какой социальной деятельностью вы занимаетесь?” — “Никакой”. — “Понятно. А каким-то Impact занимаетесь, что-то интересное делаете? Может, природу спасаете или что-то делаете, чтобы стало по-другому?” — “Нет, ничего”. Тебя на бизнес-встречи будут приглашать, а в нормальное общество — нет. Это само собой должно быть. Это было когда-то модно, сегодня стало обязательно. У нас хотя бы должна эта “модность” появиться, чтобы неудобно было ничем не заниматься», — говорит Владимир Смирнов.
В неотвратимости смены парадигмы уверен и Алексей Рыжков: «Мы переживаем цивилизационный кризис. И чтобы выйти из него победителями, нужно всю нашу деятельность пересмотреть на предмет того, какое воздействие мы оказываем на мир в целом. Сформулировать эти критерии воздействия, понять, что мы не можем локально подходить к решению важных вопросов. Мы не можем построить свое локальное благополучие или свое локальное счастье, не решив общих проблем. Я считаю, что в этой логике и в логике победы над вызовами и угрозами, которые перед нами стоят, мы должны перейти в новый формат деятельности в целом: бизнеса, государственной деятельности, всех отдельно взятых людей, всех игроков рынка».
Мой любимый импакт-кейс
Ксения Франк: Ольга Барабанова и KINESIS. Еще работая волонтером, Ольга поняла, что детские инвалидные коляски очень тяжелые, не дают достаточной мобильности и не индивидуализированы. Организовав производство детских велосипедов («Лисапед»), Ольга поняла, что технология изготовления инвалидных колясок не так сильно отличается от велосипедов. Сегодня Ольга развивает производство легких активных инвалидных колясок в Москве (компания входит в реестр социальных предпринимателей): Kinesis первый в России (и пока единственный) делает персонализированные инвалидные коляски как для детей от двух лет и взрослых, так и для паралимпийцев.
Екатерина Рыбакова: Если говорить о проектах «Рыбаков Фонда», выбирать мне сложно. Это и «Университет детства», и наш курс, который мы разработали совместно с «Вышкой» — инструмент оценки и самодиагностики для школ. А также школьное сообщество «Школа — центр социума». Курс, который мы сейчас внедряем в программу педагогических вузов, чтобы будущие учителя получали навыки комьюнити-менеджмента, построения сообщества и могли принести их сразу с собой в школу.
Елена Феоктистова: Роман Аранин и Observer. Совершенно классический пример. Человек начинал с решения собственных проблем (компания, создающая сегодня современные инвалидные коляски и доступную среду в регионах, начиналась с мастерской по ремонту инвалидных колясок, после того, как ее основатель получил травму позвоночника. — Ред.), но решил задачу не только свою, но и сотен людей вокруг. Он сумел обеспечить устойчивость в решении той задачи, которая была первоначально, и очень существенно расширил первоначальную идею и проект. Это очень хороший пример того, как все работает.
Владимир Смирнов, «Школа позитивных привычек» фонда «Образ жизни»: Как мы можем растить людей, которые будут социально ответственными? Только начиная с детского возраста. Это 1–4 классы, кейс из 9 уроков, на которых дети обсуждают темы милосердия, сострадания, помощи ближнему, помощи окружающей среде, животным. В программе также обучаются старшие школьники, 9–10 класс, которые потом в своей школе эти же уроки и ведут. Получается такая синергия. Часть этой программы рассчитана и на дошкольников, когда детям 5–6 лет рассказывают, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Если бы «Школа позитивных привычек» появилась в каждой стране, в каждом регионе, в каждом учебном заведении, было бы здорово. Уже десятки тысяч детей прошли через программу, в двух или трех регионах есть центры на основе педвузов, которые учат будущих преподавателей, проводятся семинары, есть методический центр. У меня мечта, чтобы это было в каждой школе страны.
Жюльнар Асфари
Ксения Франк
Екатерина Рыбакова
Владимир Смирнов
Елена Феоктистова
Алексей Рыжков
Social impact and positive change in Russia
Opinions of six experts regarding the present and future of the impact approach in Russia
Prepared by Maria Krieger
Social impact investments, or impact investments, are becoming increasingly prominent in the modern world building. At the same time, the concept itself, which puts classical investment cases on a level with social initiatives, still remains a thing in itself. What means “impact”? How to assess social impact? Do we need universal metrics to evaluate it? We asked people who know about the topic of impact investments to answer these questions on the experience of their own investments or a deep expert immersion in the topic.
The Global Impact Investing Network (GIIN) defines “impact investment” concept as “an investment made with the intention to make a positive measurable social or environmental impact and obtain a financial return.” In practice today there is no common understanding of impact investment term. It allows for many interpretations. However, the venture investor Ksenia Frank, the chairman of the supervisory board of the Elena and Gennady Timchenko Charitable Foundation and a member of the supervisory board of the Zerno Ventures venture impact foundation essentially agrees with the GIIN statement: “These are investments in the projects that resolve and mitigate some important social problem in addition to financial gain for investors.” She believes that the very fact of financial returns in this case is a prerequisite, along with a measurable social effect: “These are two components that are the must for impact investing, in comparison with any other effect, even if it is also very necessary and in demand”.
Impact as an approach to life
It’s not news that impact investing is near to other forms of socially responsible business development. Jioulnar Asfari, director of the SOLj Center for the Promotion of Innovation in the Society, says the same thing. According to the expert, finding place for impact investing among other investment strategies is, in fact, an attempt to separate it from ESG investments (enviroment-social/sustainability-governance), which began to form a little earlier. There is a steady movement that sees the difference between the first and the second in that the ESG concept, as a rule, arises within already existing business and impact projects are initially created in order to solve certain social or environmental problems.
At the same time, experts have no consentience regarding the equivalence of the two parts of the definition — “transformative” and “repayable” ones. In fact, financial dividends are not a fundamental point for the majority: the main thing is that investments work for a stable social effect. Zero return on social bonds is permissible, says Elena Feoktistova, Deputy Chairman, Managing Director for Corporate Responsibility, Sustainable Development and Social Entrepreneurship of the Russian Union of Industrialists and Entrepreneurs. “An investor can invest money as a social investments — in fact, as a grant, supporting social entrepreneurs, and that money, even if it doesn’t generate income, can be seen as an impact investment because it helps to solve specific problems,” she said.
“A person who has created a successful business understands how to get what he wants with the help of investments. In business, this desire is measured in money. In impact investments — in social changes,” Ekaterina Rybakova, President and co-founder of the Rybakov Foundation, supports the idea.
Summarizing, we can say: the definition scope can be wide — would be it useful. Thus, the founder of the Seven Suns Development Group of Companies, entrepreneur and social investor Alexey Ryzhkov believes that impact investing in principle should be understood as the activities of any companies that are somehow related to the positive impact arising. “I see ‘impact’ as a format that sooner or later everyone has to transit to,” he says. Perhaps, different versions of the definition will again converge into a single picture at this ‘transition point’. “Impact Managing is the ability to see these aspects all as a whole. And there is an art to do it and now I see it more in terms of governments, that is, building a system of governance,” Jioulnar Asfari says.
How the impact can be measured?
In fact, all market participants, which concerned the topic development, agree on one thing: investments should ‘work’, producing a clear and, if possible, measurable positive impact. It is still the second question — whether it will be possible to return funds invested and even more so to make a profit. The main thing is to achieve a measurable social effect... and be able to evaluate it.
“We decided for ourselves that since we want positive changes, they should affect the quality of people’s lives. And we will rely on feedback, on how people themselves evaluate these changes. Tens of thousands of people participate in our activities. We interview them. And we evaluate our impacts by the way they evaluate the impact of our programs, our projects on their lives,” Ekaterina Rybakova says.
Venture investor Ksenia Frank is also confident that quantitative assessment when measuring impact raises many questions and is insufficient by itself. “In the work of the Timchenko Foundation, we do not tie grants only to the achievement of planned metrics (the Foundation introduced a monitoring and evaluation system in 2015). If metrics are too closely tied to funding, they can inadvertently provoke wishful thinking.” Ksenia Frank notes that in areas such as social or environmental impact, the purely numerical equivalent of benefits can lead to a shift in focus: “We all know how to count “outputs”: number of classes held, manuals published and people who attended the class. Yet there is something much more difficult to assess and that very few people think about. That is what really has changed in the lives of these people and how stable these changes are.”
Jioulnar Asfari agrees with the existence of an internal conflict between the known metrics of performance evaluation and, in fact, the impact evaluation. “The impact is such a semantic aspect, and its ‘birth place’ is the heart, and all the evidence is in the head. Therefore, it is important not to overdo it: the control and measurement system itself should not become a goal in itself. When we talk about impact, it is important to be able to see the effect of all indicators at the strategic level together.” At the same time, Jioulnar Asfari notes, today the world market is beginning to form the impact evaluation standards necessary for public companies, there are indicators that can be measured and calculated, and the formation of a relevant evaluation system is, as a whole ring, a matter of time.
Alexey Ryzhkov is sure that the metrics, in any case, are necessary for impact: “It is important that any sphere, any activity is viable in terms of metrology. It is important to develop criteria, it is important for society to coordinate them. It is important to use these criteria.” At that Ryzhkov notes, along with universal criteria, there should be industry metrics. But they should be universal, relevant for all countries and activities — first of all
However, everyone has no inherent optimism about the prospects for implementation of a single universal evaluation system. Ekaterina Rybakova believes that it will be extremely difficult to reach an agreement even at the level of one, single country. “In many ways, the question of preferences, what exactly you consider important for a certain sphere, plays a role here,” she notes. Preferences — and, we add, the traditional “devil in details”. “For example, one foundation states: we invested in the project — 300 children have been taught programming. My first question is: where are these children from? If these children played chess yesterday, and today you taught them programming, how much social effect is there? If yesterday they were drinking beer in the alleyway, and you brought them to the club, got them interested so they stayed, taught them programming and gave them a profession, then there is a real social effect”, — says Ksenia Frank.
In general, experts agree: an evaluation is necessary despite all its complexity. “When you create an infrastructure project, it’s ‘a venture inside a venture’’’, Vladimir Smirnov says. “I know that a reasonable, conscious, social community will say that this is really needed. It is very necessary — a very cool project, which really works, helps, makes. For example, in Blagosfera Center, as in the most complex project, we count this. And the numbers are quite encouraging for us.
Moving direction
The broad scope of ‘impact investing’ concept sets a predictably long running start for modeling the development paradigm. On the one hand, mainstream cases have already begun to appear on the Russian market. So, in 2020, the Towards Impact Investments accelerator was launched — the Impact Hub Moscow pilot project and the Navstrechu Peremenam Foundation, under which social projects for impact investment are selected and finalized. On the other hand, the current map of the domestic impact extends from internal social projects of large companies to models of public-private partnership and venture financing.
Thus, investors are increasingly ready to invest in the development of territories and communities and evaluate this activity as a kind of impact investment. There is potential in the sphere that will sooner or later begin to return not only with human capital, they believe. Many projects of the Rybakov Foundation are focused in this direction — About Women, About Children and others. “Community is a special relationship between people, where people are united by common values, a common working. It is being in the community that changes their lives and leads to those positive changes that begin first of all in thinking and then in actions, deeds, and quality of life.”
At the same time, in the format of influence investments, public-private partnership projects are developing today, supported, in particular, by VEB (the Bank for Development and Foreign Economic Affairs). “VEB, as a development institution, has a whole direction that is dedicated to this — impact investments and impact projects,” Elena Feoktistova says. In the first case, we are talking about financial participation in socially significant projects, in the second — about the creation of projects as such. “In fact, this is a private public partnership, a real entrepreneurial activity, which should ensure the return on investment. Above or below the market value — it is another story,” she said.
Finally, a scenario is possible where impact investing will close to venture financing, which is much more understandable to traditional business. “I believe in the potential of venture capitalists, who are not indifferent people deep inside, and on weekends they often do volunteering in helping elderly and rescuing dogs. In business, they also often make decisions based on the common human values. Simply put, the idea has not been formed yet, nor “digitised” by them” says Ksenia Frank. Perhaps, it is not necessary to turn non-profit organizations in the direction of repayable financing, instead, direct more traditional investors and founders to where there is the impact... “I am sure that many of the founders of companies on a human level have a desire to make a positive contribution to the society, they do not understand yet that it can be beneficial for them as well,” — she remarks.
The “three sectors model” no longer works
Most experts agree that a public discussion about the impact approach is needed to conduct. “In my opinion, now it is important to talk, write, and build knowledge,” Jioulnar Asfari says. — It is important to conduct public discussions. In our country, there is quite a strong division: charity is separately, corporations are separately, investment communities are separately, and we have a lot of self-regulation within individual communities.” The result of this approach is the low negotiability of market participants, the expert notes. To form a systematic approach to the impact, it would be useful to create platforms where representatives of various communities can conduct discussions, and form a cross-regulation. “Then there will be a movement from disparate private investment, which cannot be copied and repeated as an experience, because it is always individual, towards some institutional, collective forms,” Jioulnar Asfari sums up.
Smirnov also speaks about the problems that hinder to build a dialogue today: “The social and charitable community itself has often bad, ‘unprofessional’ attitude to business. People who save other people seem to be somewhere near angels and cherubs. The social block, the social sphere does not work loyally enough with business and potentially involved people.”
But for all that, according to business representatives, this distance can be covered. “I perceive the commercial and social elements as two components of a single whole, like Yin-Yang, which should always be a whole,” Alexey Ryzhkov says. — And today we see when companies or projects do not combine these two components they suffer without each other. When these two components are combined with each other, there is that integrated whole that should be.”
Inevitable impact
Perhaps the only thing on which all stakeholders are unanimous is that the “transition to the side of good” for business and society as a whole is inevitable. “You’re somewhere in America, come to a decent party and say “I’m doing business.” “What kind of social activity do you do?” — “None” — “Okay. Are you doing something interesting? Maybe you’re saving nature or doing something to make it different?” — “I do nothing.” You will be invited to business meetings, but not to good society. It should be by itself. It was once fashionable, today it has become mandatory. At least this “fashion” should appear in our country, so that it is inconvenient to do nothing,” Vladimir Smirnov says, founder of the Blagosfera Center for the Development of Social and Cultural Projects and Charity.
Alexey Ryzhkov is, also confident in the inevitability of a paradigm shift. “We are experiencing a civilizational crisis. And in order to emerge victorious from it, we need to review all our activities regarding impact, the impact we have on the world as a whole. We shall formulate these criteria of impact, to understand that we cannot address important issues using local approach. We cannot build our local well-being or our local happiness without solving common problems. I believe that in this logic and in the logic of ‘victory’ over the challenges and threats that we face, we must move to a new format of activity as a whole: business, government activities, all individual people, and all market players.”
My favorite impact case
Ksenia Frank: Olga Barabanova and KINESIS. While still working as a volunteer, Olga finds out that wheelchairs for children are very heavy and do not provide sufficient mobility and are not individualized. Having set up the production of children’s bicycles (Lisoped), Olga realized that the technology of making wheelchairs is not very much different from bicycles. Today Olga is producing light active wheelchairs in Moscow (the company is included in the register of social entrepreneurs): Kinesis is the first in Russia (and so far the only one) that makes personalized wheelchairs for children from 2 years old, adults and for Paralympians.
Ekaterina Rybakova: If we talk about the Rybakov Foundation’s projects, it’s difficult for me to choose. They include the University of Childhood and our course, which we developed together with The Higher School of Economics university as an evaluation and self-diagnostic tool for schools, as well as the school community «The School is the center of society». The course that we are now introducing into the curriculum of pedagogical universities is aimed at giving future teachers skills in community management, community building so that they can use them immediately in school.
Elena Feoktistova: Roman Aranin and Observer. Let’s give a very classic example. A person began with solving his own problems (the company that creates modern wheelchairs and an accessible environment in the regions today began with a wheelchair repair shop after its founder suffered a spinal injury — ed.), but solved the problem not only of his own, but also of hundreds of people around. He managed to ensure stability in solving that problem, which was original, and very significantly expanded the original idea and project. This is a very good example of how things work.
Vladimir Smirnov: School of Positive Habits at the Lifestyle Foundation. How can we raise people who will be socially responsible? We can only starting from a young age. School of Positive Habits is developed for 1-4 forms, a case of 9 lessons, where children discuss the topics of mercy, compassion, helping their neighbor, helping the environment, and animals. The program also intended for high school students, 9-10 forms, who then conduct the same lessons in their school. Such a synergy turns out. Part of this program is also designed for preschoolers, when children 5–6 years old are told what is good and what is bad. These are just values common to humanity. It would be great to have these in every country, in every region, in every school. Tens of thousands of children have already complete the program training, in two or three regions there are centers organized at pedagogical institutes of higher education that train future teachers, seminars are held, there a methodological center operates. I have a dream that this will be in every school in the country.
Jioulnar Asfari
Ksenia Frank
Ekaterina Rybakova
Vladimir Smirnov
Alexey Ryzhkov
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl