Наука в фантастике: эпизоды истории
В 1920-е годы, в условиях новой экономической политики, советская фантастика развивалась достаточно бурно, по ряду направлений успешно конкурируя с западной. Но именно в момент впечатляющего взлёта жанра партийные функционеры взяли литературный процесс под контроль, подчинив художественное творчество задаче пропаганды социалистических достижений. В изменившихся условиях фантастика начала терять разнообразие и потенциал к дальнейшему росту, на четверть века превратившись в один из видов «производственной» прозы.
Ближний прицел
В октябре 1928 года началось осуществление первого пятилетнего плана развития народного хозяйства (пятилетки). Правительство СССР взяло курс на усиление индустриализации и коллективизации, а частные предприятия, возникшие в период НЭПа, закрывались одно за другим. Всё это непосредственным образом повлияло на издательское дело. В редакции пришла плеяда «красных» редакторов, которые считали работу с читателями избыточной, ведь внутри плановой экономики она больше не могла влиять на тираж.
28 октября 1928 года было подписано постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «Об обслуживании книгой массового читателя». В нём утверждалось, что литературу необходимо использовать в качестве «орудия организации масс и коммунистического просвещения, повышения их культурного уровня». Чтобы усилить её значение, предписывалось обратить особое внимание на выпуск трудов по марксизму-ленинизму, истории партии и революционного движения, усилить издание производственной литературы, повышающей уровень технических знаний рабочих и крестьян, и научно-популярных книг, связывая их с «задачами социалистической реконструкции хозяйства страны». Что касается художественной прозы, то её печать тоже собирались расширить, отдавая предпочтение произведениям, «развивающим актуальные политические темы и направленным против буржуазных влияний, мещанства, упадочничества».
Приоритеты были определены, и политическая литература в стране надолго стала наиболее развитым направлением издательской деятельности. К 1940 году её совокупный тираж составил 41% от общего количества выпущенных книг.
Поначалу это мало коснулось фантастики. Продолжали выходить журналы «Вокруг света», «Всемирный следопыт», «Мир приключений», «Борьба миров» и «Знание — сила», в которых регулярно публиковались жанровые повести и рассказы. Печатались и новые книги.
К примеру, в 1928 году издательство «Молодая гвардия» выпустило в серии «Современная библиотека путешествий, краеведения, приключений и научной фантастики» сборник ведущего советского фантаста Александра Романовича Беляева «Борьба в эфире», включавший небольшой роман под тем же названием, повесть «Вечный хлеб», рассказы «Ни жизнь, ни смерть» и «Над бездной». Наибольший интерес представляет именно роман, который публиковался годом ранее под названием «Радиополис» в журнале «Жизнь и техника связи».
Герой «Борьбы в эфире» силой мысли переносится в коммунистическое будущее — в величественный город Радиополис паневропейского паназиатского союза советских социалистических республик. Как было принято в утопиях того времени, он наблюдает различные технические усовершенствования, в корне изменившие жизнь: портативные радиоприёмники, персональные крылья, синтетическую еду в виде таблеток, коттеджи в окружении садов. Тяжёлый труд передоверен автоматам; необременительная обязательная работа занимает не больше трёх часов в день, остальное время жители утопии тратят на творчество. Однако есть ещё место, где правят капиталисты: Америка, защищённая страшными «лучами смерти». Там царит чудовищная диктатура, основанная на технологии воздействия на секрецию организма, которая превращает рабочих в узкоспециализированные живые «машины». Пришелец из прошлого становится свидетелем последней битвы, когда коммунары проламывают оборону и в бой идут армии причудливых механизмов. «Радиополис» — фактически единственный текст в советской фантастике, где описана война с Соединёнными Штатами. И, кстати, в отличие от других произведений Беляева роман не переиздавался почти шестьдесят лет.
В том же 1928 году вышли и другие знаковые для жанра книги: «Человек-амфибия» Александра Беляева, «Радиомозг» Сергея Беляева, «Дважды рождённый» Фёдора Богданова, «Пять бессмертных» Всеволода Валюсинского, «Бегущая по волнам» Александра Грина, «Бунт атомов» Владимира Орловского, «Гольфштрем» Абрама Палея, «Путешествие на Луну и на Марс» Валерия Язвицкого, «Я жгу Париж» Бруно Ясенского и «Бесцеремонный Роман», написанный в соавторстве Вениамином Гиршгорном, Иосифом Келлером и Борисом Липатовым.
Тем не менее политика добралась и до фантастики. Новые правила для жанра задал Анатолий Васильевич Луначарский, выступивший с пространной статьёй «Пути Следопыта» в мартовском номере журнала «Всемирный следопыт» за 1930 год. Бывший нарком просвещения, возглавивший Учёный комитет при ЦИК СССР, ратовал за «плановый» роман, показывающий быт ближайшего будущего: «Нам дозарезу нужно изображение того, как будет через десять лет жить человек в тех самых социалистических городах, которые мы строим... Советская утопия, советский научно-фантастический роман должен сделать упор на технику. Рационализация нашей техники, новые могучие изобретения, на пороге которых стоит наука, вопросы социалистической конкуренции, состязаний, своеобразных подвигов в области индустрии и агрокультуры, вторжение машины в самые дебри СССР и перевороты, которые оно там производит, — всё это мы уже видим, но многое ещё — дело завтрашнего и послезавтрашнего дня. А этот завтрашний и послезавтрашний день нам хотелось бы видеть уже сегодня. Мы жаждем заглянуть за грани текущего момента».
Направление в литературе, которое провозгласил Луначарский, впоследствии назовут фантастикой «ближнего прицела».
Страна счастливых
«Всемирный следопыт» сразу же откликнулся на призыв наркома. И через месяц в журнале был опубликован «этюд» Александра Беляева «Город победителя». Его предваряло редакторское вступление: «Победитель-пролетариат подошёл к интереснейшему моменту послеоктябрьской истории человечества — творчеству новых социалистических форм жизни, реализации „утопий”, воплощению в жизнь мечты о новой, светлой и радостной жизни. Новые социалистические города с их новым бытом — уже не отдалённая грёза мечтателя... Творчество художника, литератора, фантаста может иметь в настоящий момент большое значение, и не только пропагандистское: конкретно, практически строительство социализма должно пройти через опыт миллионов, когда они возьмутся за дело. Пусть литераторы и художники не всегда угадывают то, что будет, и даже ошибаются. Если хоть одна деталь „фантаста” войдёт кирпичиком в общее строительство — произведение автора или художника будет оправдано».
«Этюд» более всего напоминал агитационный листок. Его герой — немец-турист Карл Фит восхищается техническими чудесами будущего мегаполиса, состоящего из домов-коммун: «Особенность социалистического города, в котором я живу, заключается в том, что он поражает не американскими масштабами, а своей внутренней целесообразностью. Этот город я назвал бы фабрикой для переделки людей».
Впрочем, советское руководство собиралось «переделывать» людей не только строительством новых городов. Куда важнее было преобразовать культуру, подчинив её партийной идеологии. С этой целью 8 августа 1930 года постановлением Совнаркома РСФСР была создана монопольная структура — «Объединение государственных книжно-журнальных издательств» (ОГИЗ) при Наркомате просвещения. Вся отрасль оказалась под контролем мощной, но неповоротливой организации. Одной из её задач стала реформа журналов, которые, как отмечалось, «зачастую не являются боевыми изданиями, не имеют твёрдых планов работы, дублируют друг друга, страдают от недостатка авторских кадров, не выходят в срок».
Результат не заставил себя ждать. Исследователь истории фантастики Алексей Караваев, описывая тот период, отмечал: «Новые „красные редакторы” любой журнал стремились превратить в газету. Раньше каждый журнал имел свой, сразу узнаваемый облик. В 1931 году читатель, положив перед собой раскрытые „Следопыт”, „Вокруг света” и „Борьбу миров”, с трудом смог бы отличить один журнал от другого. Оформление „усреднили” под единую задачу пропаганды и агитации... С титульного листа исчезла „фантастика”, её убрали из всех девизов журналов. Новые редакторы не знали, что с фантастикой делать, и изгнали её с глаз долой».
Помимо унификации и удешевления полиграфии, началась «чистка» сотрудников: от работы отстраняли «бывших» (то есть числившихся до революции эксплуататорами) и «сомнительных» (то есть беспартийных или не имеющих явных заслуг перед советской властью). Что касается фантастики, то её на страницах периодики всё чаще заменяли научно-фантастические очерки, в которых популяризировались перспективы внедрения тех или иных технологий в народное хозяйство.
В результате журналы, публиковавшие фантастику, закрылись один за другим: «Мир приключений» — в 1930 году, «Всемирный следопыт» — в 1931-м, «Борьба миров» — летом 1933 года.
Нельзя сказать, что фантастику специально запрещали. Как значимый для литературы жанр она просто ещё не успела сформироваться, поэтому при постановке новых задач издательствам и журналам её просто не заметили, вынеся за рамки упоминания как малополезного «попутчика». При этом фантастика времён НЭПа не была антисоветской (по крайней мере, издававшаяся в СССР), но она всё равно развивалась в условиях политических дискуссий, плюрализма мнений и взглядов на будущее. Когда многоголосие вдруг сменилось жёсткими партийными установками, жанр стал выглядеть «безыдейным» и даже вредным, поскольку недостаточно умело изображал перспективы социалистического строительства.