Художник на все времена
На выставку «Михаил Врубель» в Новой Третьяковке я пришла в один из первых дней её работы. Сказать, что выставка произвела сильное впечатление, взволновала, — не сказать ничего. Мне кажется, я заболела, и болезнь эта вряд ли пройдёт. Но что случилось? Ведь не первый раз в жизни я увидела картины Врубеля. Само имя — необыкновенно звучное — впервые услышала, как и многие, в детстве, очень давно.
Как таковых залов на этой выставке нет — есть образные пространства, архитектурно перетекающие одно в другое. И начинается выставка с пространства «Демон», в котором соединились все три живописных «демонических» полотна Врубеля: «Демон (сидящий)» (1890), «Летящий Демон» (1899) и «Демон поверженный» (1902) — первый и последний постоянно экспонируются в Государственной Третьяковской галерее в Москве, «Летящий Демон», неоконченный, — в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге, соединение происходит крайне редко. Помимо живописных полотен на выставке в Новой Третьяковке — Демоны графические, включая иллюстрации к поэме «Демон» Михаила Юрьевича Лермонтова в юбилейном издании произведений поэта.
«На протяжении всей жизни, — начинаем читать сопровождающие экспозицию выставки тексты, — Врубель был поглощён поиском образа “Демона” и верил, что именно он составит ему имя. Этот образ стал не только центральной темой его творчества, но и во многом определил духовный путь и трагическую судьбу самого художника. Врубель утверждал, что “Демон” значит “душа” и олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе…»
…Стоя перед профилем «Голова Демона» (1890), большой графической работой, выполненной прессованным углём и сангиной по тонированной бумаге, я услышала полушёпот: «Мама, я его боюсь…» Обернувшись, ещё застала движение отворачивавшейся от картины девочки лет шести, лица её не увидела. Постояв пару секунд спиной к картине, маленькая посетительница отошла подальше, на середину «демонического» пространства. Её мама пошла за ней и, наклонясь, стала тихо что-то объяснять. Я повернулась к рисунку и попыталась вглядеться в него глазами ребёнка. Вскоре, признаюсь, мне стало нехорошо…
Через несколько дней после посещения выставки, немного отойдя от переполнявших впечатлений, я решила перечитать поэму «Демон», несмотря на предупреждение Михаила Германа, чью книгу о художнике как раз читала, что «широко известные иллюстрации Врубеля к юбилейному изданию Лермонтова и, конечно, особенно к ”Демону” едва ли возможно сравнивать с Демонами живописными или просто рассматривать их параллельно». Но мне очень хотелось сопоставить художественное «демоническое», увиденное на выставке, с тем другим — поэтическим, которое знаю, но чем не живу. Я была потрясена так, как не может быть потрясена ни школьница, ни студентка… Не могу описать, что творит со мной с тех пор, как закрыла том Лермонтова, мой разум.
Что это? Соприкосновение с высшим?
«Великие произведения искусства выбираются историей лишь из числа произведений “исповеднического” характера. Только то, что было исповедью писателя, только то создание, в котором он сжёг себя дотла, — для того ли, чтобы родиться для новых созданий, или для того, чтобы умереть, — только оно может стать великим». Это слова Александра Блока.
Видно, соприкоснувшись с великим исповедальным, мы исповедуемся ему в своём.
…На выставке «Михаил Врубель», огромной, надо много читать. Я не могу оценить достоинства такого подхода — меня переполнило её содержание.
В самом конце экспозиции, пройдя сквозь все пространства, стоя перед графическим портретом Валерия Брюсова, читая стихотворение поэта, посвящённое Врубелю, и текст с воспоминанием о том, как в 1906 году слепнущий Врубель, почти безумный, создавал этот портрет, оставшийся неоконченным, невозможно сдержать слёз.
От жизни лживой и известной
Твоя мечта тебя влечёт
В простор лазурности небесной
Иль в глубину сапфирных вод.
Нам недоступны, нам незримы,
Меж сонмов вопиющих сил,
К тебе нисходят серафимы
В сияньи многоцветных крыл.
Из теремов страны хрустальной,
Покорны сказочной судьбе,
Глядят лукаво и печально
Наяды, верные тебе.
И в час на огненном закате
Меж гор предвечных видел ты,
Как дух величий и проклятий
Упал в провалы с высоты.
И там, в торжественной пустыне,
Лишь ты постигнул до конца
Простёртых крыльев блеск павлиний
И скорбь эдемского лица!
«Врубель сразу же начал набрасывать углём портрет, — свидетельствует Валерий Яковлевич Брюсов, — безо всяких подготовительных этюдов. В жизни во всех движениях Врубеля было заметно явное расстройство… Но едва рука Врубеля брала уголь или карандаш, она приобретала необыкновенную уверенность и твёрдость. Линии, проводимые им, были безошибочны. Творческая сила пережила в нём всё. Человек умирал, разрушался, мастер — продолжал жить».
Готовясь к беседе с куратором выставки «Михаил Врубель» Ириной Викторовной ШУМАНОВОЙ, заведующей отделом графики XVIII — начала XX века Государственной Третьяковской галереи, я прочла среди прочего её статью 2011 года в журнале «Галерея». Статья* начиналась так: «Рисунок карандашом — один из древнейших видов творчества, начало всех изобразительных искусств. Неразлучный спутник художника, карандаш фиксирует рождение замысла и этапы его дальнейшего формирования. В то же время рисунок существует как самостоятельный вид искусства со своим языком, своими специфическими законами и своей историей. Карандаш имеет множество разновидностей — серебряный, свинцовый, графитный, итальянский, восковой, цветной, литографский и другие, а также широкий круг родственных материалов — уголь, сангина, соус. Художественные приёмы в этих “сухих” рисовальных техниках бесконечно разнообразны, в них ярко проявляется индивидуальность мастера, чувство формы, природная одарённость и уровень профессионализма. Рисунок карандашом, углём, сангиной, соусом — лучшее отражение темперамента и характера художника».
*Статья посвящена выставке «Карандашный рисунок: от Ореста Кипренского до Казимира Малевича» в Государственной Третьяковской галерее, 2010—2011 годы.
— Ирина Викторовна, не могу не сказать, что, двигаясь по выставке «Михаил Врубель» в Новой Третьяковке, я останавливалась буквально перед каждой графической работой. Мне казалось, что я чувствую хождение его карандаша…
— Правильно! Графика — это открытая дверь и самый простой путь к познанию художника. Вообще к познанию того, что такое искусство. Парадокс ведь в том, что рисовать так или иначе может любой человек, но все понимают: художник делает то, что обычный человек делать не может. Магия материала, которая присутствует в карандаше художника, яснее всего говорит обычному человеку: то, чем занят художник, есть особый вид человеческой деятельности, доступный не всем.
— Значит, для того чтобы чувствовать искусство, обычному человеку нужно хоть немного уметь рисовать, водить карандашом по бумаге…
— Любой из нас рисовал. Нет такого человека, который бы в течение своей жизни не попытался что-то нарисовать. Минимальный художественный опыт есть у каждого. Графика — вид искусства, наиболее близкий и понятный любому человеку, потому что в графике открыт процесс создания произведения. Мы можем его отследить в некоем времени, мы можем его пережить. Меня очень радует, что вы так эмоционально воспринимали каждый рисунок. Наша задача и состояла в том, чтобы установить этот контакт зрителя с произведением искусства.
В наш цифровой век нам представляется, что, посмотрев на картинку в интернете, мы её «типа» знаем. Видели — знаем! Но ведь картинка — это эрзац. Это информация о произведении, но не само произведение. А музей даёт непосредственность общения с произведением искусства, с особым видом человеческой деятельности. Уникальным! Очень не хотелось бы, чтобы мы утратили то восторженное отношение к искусству, которое было у предшествующих поколений.