Валерий Фокин: «Для меня главное в судьбе Мейерхольда — его художественный путь»
Художественный руководитель Национального драматического театра России (Александринского театра) — о судьбе Всеволода Мейерхольда
В этом году исполнилось 150 лет со дня рождения Всеволода Мейерхольда — актера, режиссера, педагога, ученика Станиславского и Немировича Данченко, теоретика и практика театрального искусства, предугадавшего на много лет вперед направление его развития. Художественный руководитель Национального драматического театра России (Александринского театра) Валерий Фокин изучает творчество выдающегося театрального новатора еще со студенческих лет. Он основал Центр имени Всеволода Мейерхольда в Москве и на протяжении многих лет был его директором и художественным руководителем. С 2003 года Фокин возглавляет Александринский театр, с которым более десяти лет была связана творческая биография Мейерхольда. По инициативе Фокина Новая сцена Александринского театра носит имя Всеволода Мейерхольда, а в ее дворе открыт памятник режиссеру, поставившему на сцене Александринского театра девятнадцать спектаклей. Визуальные образы, мизансценические мотивы постановочной партитуры последнего из них — спектакля «Маскарад», поставленного в 1917 году, Валерий Фокин использовал в постановке 2015 года «Маскарад. Воспоминания будущего». «Монокль» поговорил с ним сразу после премьерного показа спектакля «Мейерхольд. Чужой театр»
— Почему по прошествии стольких лет противостояние между реалистическим и условным театром продолжается, несмотря на то что провозвестники этих направлений Станиславский и Мейерхольд относились с таким уважением друг к другу? Станиславский даже в самый сложный для Мейерхольда период, после закрытия ГосТИМа, пригласил его в свой театр — напоминание об этом эпизоде есть в вашем спектакле.
— Станиславский был одним из самых великих экспериментаторов. К сожалению, многие этого не знают. В конце шестидесятых годов, когда я учился, нас закармливали Станиславским так, что мы не знали, куда от него деваться. Поэтому я кинулся к Мейерхольду. Система Станиславского — важная и верная, но он все время пробовал. Не случайно он уходит из МХАТа и основывает оперную студию. Его никто не выгонял. Он ушел сам. Для него это был законченный этап: «Мне это неинтересно. Я хочу другое».
Условный и реалистический театр — это приблизительные определения. Идеальный театр — тот, в котором самые смелые новации в форме оправданы содержанием, а содержание может быть оправдано только через актерскую игру. И когда это оправдано в разных спектаклях, в разных качествах, в разных жанрах, тогда это идеально. Не случайно Мейерхольд говорил, что «мы с Константином Сергеевичем роем один и тот же туннель, только с разных концов, и мы обязательно встретимся». И они встретились на какое-то время. Мейерхольд не успевает поставить в его театре оперу, потому что Станиславский умирает и больше защитить его некому. Мейерхольд знал его систему, и Станиславский, когда его спрашивали, уверенно отвечал в тридцатые годы на вопросы журналистов: «Единственный режиссер, которого я знаю, — это Мейерхольд». Противопоставление этих фигур происходит от профессионального нежелания жить и работать остро, легче прикрыться кем-нибудь из них. Сейчас у нас возникла манера играть с приклеенными микрофонами, и все так ровненькоровненько говорят. Я не возражаю: такое тоже может быть. Эмоциональное возбуждение, чем силен театр, в этом случае отсутствует, но это удобно. Но также удобно страдать и рвать страсти и говорить, что это и есть театр. Здесь смешиваются демагогия и ложные традиции. Эта борьба не то чтобы сейчас обострилась, она всегда будет острой. Истина в том, что если форма содержательна, то она имеет право быть.