Картины сжечь, художников расстрелять
«Возможно, даже не картина важна, а сам путь к ней». Интервью с художником-монументалистом Кириллом Ведерниковым
Простите за кликбейтный заголовок, но именно об этом я размышлял, направляясь в маленький старорусский городок Вязники Владимирской губер… области. Целью поездки было поговорить с художником, создателем муралов Кириллом Ведерниковым о том, что в последнее время стрит-арт плавно вытесняется паблик-артом. Проще говоря, хулиганское ремесло граффити уступает место высокохудожественным муралам — росписям на больших стенах. Но в долгой дороге мысли логично пришли к более философским вопросам: а зачем вообще нужны творцы и их творения, это сомнительной ценности современное искусство, и так ли уж сильно изменился бы мир, если бы все это одномоментно исчезло?
Кирилл Ведерников — живописец, график, художник-монументалист. Родился в 1991 году в городе Вязники Владимирской области. В 2000-х увлекся стрит-артом — рисовал граффити на заброшенных индустриальных объектах в Вязниках, впоследствии это переросло в интерес к монументальному искусству. Окончил факультет реставрации графики и живописи Суздальского филиала СПбГИК. После неудачного поступления в Санкт-Петербургскую академию художеств имени Ильи Репина остался в Северной столице на несколько лет, ходил по музеям и вдохновлялся архитектурой — это сильно повлияло на его становление как художника. С 2016 года — член Союза художников. Участник многочисленных фестивалей и выставок в России, Германии, Италии, Болгарии, Греции. Известен своими муралами во Владимире, в Екатеринбурге, Рефтинском, Мурманске, Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге, Астрахани и Иркутске. Пластический язык художника впитал в себя традицию древнерусской иконописи, русского авангарда и немецкой готики.
— Муралы в Екатеринбурге. Собственно, по ним мы и узнали о вас, сначала даже думали, что вы екатеринбуржский художник…
— Это действительно одни из моих ярких работ, хотя и не первые: в 2017 году я работал на фестивале «Чилим» в Астрахани, там осталась работа «Перекрестки времен». У меня много друзей в Екатеринбурге и очень сильная эмоциональная связь с Уралом. Я это себе объясняю тем, что у нас в средней полосе России есть определенная тяга к слащавости в коммерческом изобразительном искусстве, а я многое позаимствовал из советской монументальной традиции, и моей лепке формы присущ определенный брутализм, который хорошо вписывается в промышленную, маскулинную атмосферу Урала. Уточню, что монументальное искусство — это не только скульптура, но и все, что работает с архитектурой, в том числе барельефы, мозаики и муралы. В 2020 году меня пригласили принять участие в фестивале «Стенография»*.
* Фестиваль «Стенография» — международный фестиваль уличного искусства, с 2010 года проводится в Екатеринбурге. Фестиваль «открывает городам новых авторов, помогает переосмыслить окружающее пространство и превратить безликие серые постройки в местные достопримечательности». Накануне фестиваля в базу данных вносятся доступные для росписи торцы зданий, которые отдаются в работу художникам на конкурсной основе — после защиты своего эскиза как наиболее полно выражающего дух предложенной локации. За 14 лет существования фестиваля 360 художников расписали порядка 600 объектов.
В Екатеринбурге я сначала работал на «Уралмаше». Это был Гефест, бог-кузнец. Сюжет диктовал сам индустриальный пейзаж и дух этого брутального района города — там были интересные сочетания плит и ритмика труб. Сюжет часто образуется интуитивно: видишь место, возникает ассоциативный ряд. В этой работе я сочетал греческую, античную мифологию с какими-то элементами индустриального мира и стилистикой конструктивизма.
Второй мурал, Александр Невский, появился в центре города в 2023 году. Ранее какая-то команда сделала свой рисунок, который многим не понравился: он был в мультяшной стилистике, лубочно-патриотичный. Вообще, идеологу фестиваля «Стенография» Евгению Фатееву очень нравилась владимирская школа живописи, и он позвонил и предложил создать новый мурал, содержащий более глубокий патриотический посыл. Я подумал, что в таких сложных темах нужно заставлять человека думать, а не атаковать в лоб какими-то плакатными лозунгами. И образ Александра Невского — это образ Хранителя, возвышающегося над храмом и как бы оберегающего его. Получился удачным — сохраняющим древнерусскую стилистику и в то же время миротворческим, созерцательным и глубоким. Еще один мурал в этом году я сделал в рамках фестиваля «Смена» в Рефтинском — в центре города на фасаде пятиэтажного дома «Человек, держащий Солнце». Тоже выдержанный в советской монументальной традиции, я думаю, что эта работа будет не последней.
— Православная стилистика сейчас в тренде…
— Но я бы не сказал, что муралы выполнены в православной стилистике, хотя я работаю и над библейскими сюжетами. Скорее это отсылки к христианству в общем смысле, включая европейскую традицию. Можно сказать, что православные художники наследуют русскую традицию иконописи, а это делает их более понятными внутри страны, в то время как я использую более европейский подход, делающий понимание и узнавание универсальным, не зависящим от границ и национальностей. Когда мы возили эти работы на выставки, европейцам становилась понятна и наша культура, и в то же время им привычен и понятен сам художественный язык — получается очень интересный синтез.
Граффити на фоне распада страны
— Давайте отступим на шаг назад. Вы начинали с граффити. Почему именно граффити, а не классические портреты, пейзажи и прочие натюрморты?
— Я родился в 1991 году, через месяц Советский Союз рухнул. И меня еще подростком стала привлекать эта атмосфера оставленности, руинированности. У нас в городе было огромное количество закрывшихся фабрик и заводов. Эти корпуса в промзонах являлись носителями духа ушедшей эпохи, которую я никогда не видел. И в этом было какое-то уходящее величие. Разруха и величие — две вещи, которые в сочетании вдохновляли, и это хотелось как-то художественно подчеркнуть, отобразить на этих же стенах. Эти формы навевали собственный конструктивизм. Я прямо видел в этом определенный стиль, который меня как художника интуитивно притягивал.
Но для меня это уличное искусство быстро закончилось. Отчасти оттого, что город маленький, за краской приходилось мотаться в райцентр, во Владимир. Отчасти оттого, что, когда я уехал из Вязников в Петербург, я понял, что перерос индустриальные пейзажи, где я рисовал какой-то мрак. И задал себе вопрос: каким образом я как художник могу повлиять на это пространство? И так пришел к мифологической теме в своем искусстве: мотивы христианства, буддизма и главная тема — сотворение мира.
— Немного о самом явлении граффити и, как следствие, муралов. Как обычно, стянули из-за границы?
— Это во многом вопрос технический. С появлением акриловых красок и новых материалов все стало доступнее и быстрее. В советское время акрила не было — поэтому выкладывали из мозаики, кроили витражи. А мы живем в технологический век, когда можно купить баллончик с краской и встать к стене. Муралы обязаны своим широким распространением — не смейтесь — появлением доступной возможности работать с автогидроподъемниками, машинами со стрелой и люлькой. Искусство постоянно трансформируется. Мы привыкли к салонному искусству, элитарности в галереях. Пришло время — и искусство вышло на улицы, начинает взаимодействовать со зрителем, вести прямой диалог.
— Тогда, в нулевых, граффити были везде. Почему стрит-арт одномоментно стал настолько популярным?
— Когда Советский Союз распался, все погрузились в свои локальные мирки. Мы не можем систематизировать, кто что думал и куда двигался, потому что я могу говорить только о своем опыте и своих личных представлениях о том времени. В то время настал кризис идей — можно даже сказать, что именно из-за этого рухнул Советский Союз.
В этот момент мы начали сильно дружить с Западом и стали заимствовать смыслы там. Забегая вперед: сейчас это время заимствований закончилось, мы пытаемся создать системное русское смысловое поле. Но тогда появился мощный запрос на новые смыслы, в эту нишу ринулись все, что породило огромное количество «клюквы» и халтурщиков, которые хотели на ней заработать.
— Смог ли стрит-арт того времени стать именно искусством, появились ли в нем какие-то собственные смыслы? Можно ли говорить о явлении «русского стрит-арта»?
— Нужно понимать, что русское искусство не «ворует» чужие идеи, оставляя их как есть, бездумным подражанием. Иконопись пришла из Византии, но мы наложили на эту традицию свою ментальность, влияние татаро-монгольского ига, березки и пространства — и в работах Рублева мы уже видим уникальную русскую школу проступающей эпохой нашего Возрождения.