Коллекция. Караван историйКультура
"Не умру, пока не будут изданы все произведения Миши", - говорила Елена Булгакова
В этом году исполняется 130 лет со дня рождения Елены Сергеевны Булгаковой - супруги великого писателя, с которой написана та самая Маргарита. А в жизни она была не только музой для Мастера, вдохновившей Булгакова на удивительные произведения, но и заступницей, мистическим образом оберегающей его на этой земле. Драматург Нонна Голикова, немало лет знавшая Елену Сергеевну лично, написала эксклюзивный материал для "Каравана", в котором рассказывает о своем общении с ней.
Так случилось, что росла я среди людей красивых и блестящих: бабушка, ее родная сестра Любовь Орлова и их окружение — люди искусства, имена которых всем хорошо известны... С тех пор я навсегда полюбила и несколько преувеличенную экзальтацию в проявлении чувств, и звучные поставленные голоса, и театральность жеста — как у всех у них там и тогда... Благодаря им я знаю, что такое русская интеллигенция. Они обладали внутренней стойкостью, примиряющей душевной гармонией, безупречным тактом, красотой мысли, слова, жеста. И совершенно органичным чувством собственного достоинства, которое, естественно, предполагает и присутствие этого же чувства в каждом себе подобном... Когда почти всех людей из бабушкиного окружения не стало, и я догадалась, что все самое лучшее уже видела, судьба сделала мне еще один подарок — я познакомилась с Еленой Сергеевной Булгаковой...
«Я мистический писатель», — говорил о себе Михаил Булгаков, и мы не раз в этом убеждались, замирая над страницами «Мастера и Маргариты». Но если бы только это! Представьте, он сначала написал свою женщину-судьбу, а потом уже встретил ее в жизни. Помните рыжеволосую Елену Тальберг в «Днях Турбиных»? Она — воплощенная женственность, фея уюта и домашнего тепла, вызывающая желание любить. Елена Сергеевна Нюренберг, последняя жена писателя, была именно такой, и завитки ее волос отливали золотым блеском. Угадал?! И имя, и золото волос, и даже созвучие фамилий! И так же, как другая героиня Булгакова — Маргарита, она умела любить и сражаться за свою любовь.
Я оканчивала театроведческий факультет ГИТИСа и была рекомендована в аспирантуру. Я еще не выбрала тему будущей диссертации, когда мой однокурсник Алексей Бартошевич дал мне книгу, сказав на ходу: «Тебе будет интересно». Это был «Мольер» Михаила Булгакова, только что изданный в серии «ЖЗЛ». В троллейбусе (а тогда в транспорте читали почти все) я открыла книгу... Очнулась только тогда, когда кондуктор, тряся меня за плечо, сказала: «Девушка! Выходите! Мы в депо!» Я была потрясена. Оторваться от строк и слов, дышащих такими завораживающими энергией и ритмом, было невозможно. Тогда, даже будучи студенткой гуманитарного вуза, я ничего не знала о Булгакове, его творчество было под запретом. Он нам был известен только как автор пьесы «Дни Турбиных», в постановке которой в 1926 году вышло на сцену МХАТа второе поколение его артистов. «Мольер» стал первым изданием Булгакова после 25-летнего умалчивания его жизни и творчества, и я поняла: должна все узнать об этом человеке и написать о нем. Но единственным источником материалов для моей будущей диссертации, как оказалось, мог стать только личный архив его вдовы. Я сумела достать телефон Елены Сергеевны и решила ей позвонить. Был уже десятый час вечера, когда я набрала заветный номер.
Можно себе представить, как я волновалась, когда робко пролепетала просьбу: «Мне необходимо познакомиться с архивами Михаила Афанасьевича, так как именно о его драматургии я хочу писать свою диссертацию». Я приготовилась к долгому объяснению с обладательницей очень немолодого и усталого голоса, но была совершенно ошеломлена, когда услышала: «Приходите сейчас». Неменьшее ошеломление я испытала, когда увидела в дверях очаровательную молодую женщину. Ее облик настолько не совпадал с голосом по телефону, что я не сразу догадалась, что передо мной именно она — Елена Сергеевна. Уж не волшебная ли мазь Азазелло сыграла свою роль? Но тогда еще никто не знал ни о свите Воланда, ни о Маргарите, ни о ее мистических превращениях — роман не был издан. «Почему вы так долго? Я без вас не садилась пить чай», — услышала я. И сразу легко задышалось, и сразу стало очень уютно и вкусно. На больших плоских тарелках серо-голубого фарфора с таинственными синими гербами лежали горячие калачи, на которых таяло масло...
Елена Сергеевна тогда жила в доме на Никитском (в то время Суворовском) бульваре, в двухкомнатной квартире, куда она переехала после смерти мужа. «Я не могла там оставаться», — говорила она. Но мебель красного дерева переехала вместе с ней из той, булгаковской квартиры. Среди прочего было высокое массивное бюро, за которым любил работать писатель. И еще — большой овальный стол, за которым Елена Сергеевна нередко устраивала застолья. На нем стояла красивая настольная лампа — высокая амфора синего фарфора с тонкой золотой каймой под большим шелковым золотистым абажуром с бахромой. Ее свет не просто отражался в поверхности стола — нет, дерево будто само изнутри зажигало теплое красноватое и ласковое пламя, согревая и привечая гостей.
В те годы (1964—1970) здесь чаще всего собирались одни и те же люди. Это Павел Александрович Марков, профессор ГИТИСа, один из моих учителей. Именно он в 20-е годы, прочитав в журнале «Россия» опубликованные две трети романа «Белая гвардия», пригласил Булгакова во МХАТ. Павел Александрович тогда служил там заведующим литературной частью. Марков заставил писателя делать пьесу по мотивам этого романа. Так возникли «Дни Турбиных», и Булгаков стал драматургом. Часто приходили к Елене Сергеевне популярная тогда писательница Наталия Ильина, фельетонист Леонид Лиходеев с красавицей женой Кирой. Елена Сергеевна считала, что Лиходеев внешне похож на Михаила Афанасьевича, к тому же он тоже начинал как фельетонист. Очень дружила с Еленой Сергеевной вдова художника Вильямса, которую все называли ласковым именем Ануся, строгая красавица, актриса Художественного театра Софья Пилявская, которая играла Натали в булгаковской пьесе о Пушкине. Постоянно бывал сын Елены Сергеевны, обаятельный Сергей Шиловский. «Главный мужчина моей жизни!» — говорила о нем Елена Сергеевна. А перед приходом внука Сережи — ему тогда было лет десять — закупалось огромное количество лимонада. Однажды я застала пьющего на кухне чай сумрачного Святослава Рихтера. Бывало, что Елена Сергеевна снимала при мне телефонную трубку: «Да, да, Анна Андреевна...» Помню, как за столом цепенел от смущения Владислав Дворжецкий, игравший Хлудова, — шли съемки «Бега». Но это позже... И кто бы ни был, что бы ни происходило в этом доме — все было осенено живым ощущением присутствия самого Булгакова. И именно из ящика того бюро, за которым он работал, доставала прекрасная женщина волшебные рукописи, которые мне было позволено читать. Письма к другу, историку Попову поразили меня не меньше, чем лучшие страницы булгаковской прозы. Они относились к очень тяжелому периоду — это было время, когда все написанное Булгаковым запретили, еще не стала его женой будущая Маргарита, и обстановка в доме была невыносима. «Меня все чаще посещает черная дамочка Неврастения», — писал Булгаков, мучимый депрессией и бессонницей. И однажды пригрезился ему на пороге человек с тревожными глазами и длинным птичьим носом, в котором он узнал Гоголя. «Учитель, укрой меня своей шинелью!» — взмолился он в отчаянии. И так это отчаяние пронзило меня, что я расплакалась. Прибежала Елена Сергеевна, поплакала вместе со мной и рассказала мне, что Учитель укрыл-таки собрата по перу и «ученика» «своей шинелью». Когда Михаил Афанасьевич умер и был захоронен на Новодевичьем кладбище, Елена Сергеевна стала искать материал для памятника. Кладбищенский сторож позволил ей посмотреть на складе старые невостребованные надгробия. Ее внимание привлек редкий траурный гранит, его фактура и особая матовая черная глубина как нельзя лучше соответствовали своему трагическому назначению.