Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Евгения Добровольская. От комедии до трагедии и обратно
Во МХАТ я пришла невесткой Ефремова, соответственно, было много недовольных. Олег Николаевич говорил: "Ну а кто может лучше? Скажите мне... Вот поэтому она и играет".
Ему ни разу не было за меня стыдно или неловко, в этом уверена. С "дедовщиной" я сталкивалась - как без этого.
-Женя, как вам кажется — сценарий жизни мы сочиняем сами?
— Поскольку мысли высказанные есть ложь, стараюсь глубоко не погружаться в раздумья на тему, почему мир такой, а не другой, как все устроено и зачем. С одной стороны, я верю в то, что человеку доступно практически все, если он знает, куда и зачем идет, умеет правильно мечтать, не предает себя и других, живет по совести. С другой стороны — не раз видела подтверждение, что нас ведет кто-то сверху. Вдруг попадаются на пути люди, которые неожиданно помогают, вмешиваются, протягивают руку. Поддержка приходит оттуда, откуда и не ждешь. Необязательно материальная, часто в виде дельного совета или примера от человека, которым стоило последовать. Но не прикладывать усилия, когда «все само собой произошло», — это не про меня. Всю жизнь почему-то приходится очень много работать и вообще шевелиться, чтобы получить то, что хочу.
— Женя, а как правильно мечтать? Вы умеете?
— Мне кажется, да. Оформляю мысли в конкретную форму и посылаю наверх! Любому человеку по силам стремиться к тому, чтобы его желания исполнялись. Или хотя бы избегать того, чего не хочешь видеть в своей жизни. «Здесь и сейчас, ни о чем не думая» — это что-то животное, на мой взгляд.
— Чего конкретно вы избегаете?
— Стараюсь не соглашаться на предложения, которые по разным причинам не нравятся. «Нет» дается нелегко, но первые результаты есть. Во всяком случае, я перестала влезать в те ситуации, которые не откликаются изначально. Даже если кто-то уговаривает. Жизнь коротка, и тратить время на ненужное теперь не хочется.
— В этом большой плюс зрелости. В юности на нас постоянно кто-то давит: родители, значимые взрослые, педагоги, наставники... Независимость — это роскошь, доступная лишь состоявшимся людям.
— Но только не актерам! Наша профессия — самая зависимая. При внешнем лоске самая бесправная. Обывательский взгляд — «О-о, артисты, вам все дозволено!» — ошибочный. Мы всю жизнь зависим от режиссеров, продюсеров, партнеров, даже от собственного самочувствия. Поэтому большинство из нас подвержены приступам неуверенности и депрессиям. Хотя если пофилософствовать, в неуверенности таится большой потенциал. Смоктуновский любил повторять: если артист не сомневается, то как профессионал он умер.
— Можете привести пример, когда вы поступали, казалось бы, вопреки всему, а в итоге получали вознаграждение?
— Например, когда я решила идти в театральный институт. Родители не давили, но явно не верили в саму возможность — и в меня. Наша семья не творческая, с чего вдруг простая девчонка решила стать актрисой? Но в юности я вообще никого не слушала! Никаких авторитетов не существовало в принципе. Шла туда, куда вело. Кто вел, что — не знаю... Но ощущение такое было.
Ужасная девчонка! Маме со мной было непросто. Выскочила из дома и пропала до глубокой ночи. Забыла позвонить, предупредить. В то время не было мобильных телефонов, разных радаров, которые определяют местоположение ребенка. Это теперь я понимаю тревогу родителей, а тогда мне казалось, что их переживания совершенно беспочвенны, зря только себя накручивают.
Я была увлечена театром, в свободное время пропадала в молодежной студии Спесивцева «На Красной Пресне». Вот там была ЖИЗНЬ! А не в школе... Хотя училась я хорошо. Не шаталась по подворотням, а была погружена в Дело. Мое ли оно, и что дальше, и как сложится судьба — не задумывалась. Жила как хотела, стараясь не потеряться, не сломаться.
— Но во МХАТ попали легко и просто. С 1991 года, то есть уже ровно тридцать лет, вы актриса прославленной труппы.
— Это отдельная история... После окончания ГИТИСа я поступила во МХАТ имени Горького. Это был первый год после разделения двух Художественных театров.
Спустя год перешла в труппу Театра-студии под руководством Олега Табакова. И еще через год — в «Современник-2» (им руководил Михаил Ефремов. — Прим. ред.). Летом мы уехали на гастроли в Крым и из газет узнали, что Волчек нас закрыла. Потом позвонила Алла Борисовна Покровская, Мишина мама, и спросила: «Что же вы теперь будете делать?»
Но мы же молодые, азартные! Никто особенно не переживал. Считали, что работа есть всегда. А театр все равно не приносил каких-то особенных заработков, при этом требуя больших эмоциональных затрат и ресурсов.
— Извините, что перебиваю, но при Табакове зарплаты в Московском Художественном театре были прекрасные.
— Были... Олег Павлович и сам любил хорошо жить, и хотел, чтобы вокруг него тоже все жили хорошо. И так было всегда, начиная с его первых студентов, которым он из-за границы привозил фирменные джинсы. Вообще, Табаков был отцом родным для всех нас.
Так вот, возвращаясь в девяностые. Мы не успели испугаться и попереживать, как Мише позвонил Олег Николаевич Ефремов (в те годы он возглавлял МХАТ имени Чехова. — Прим. ред.) и сообщил, что всех нас берет к себе. Предполагалось, что мы станем играть на Малой сцене.
Начали с «Последней ночи Отто Вейнингера» в постановке израильского режиссера Гедалии Бессера. Был большой успех! Хотя не скажу, что мы тогда мерились успехами. Просто была классная работа для всех нас. Миша остался руководителем нашей студии и поставил порядка пяти спектаклей. С ним мне вообще повезло. Мы прожили совершенно немыслимые совместные годы, когда было и весело, и страшно одновременно.
— И даже в начале девяностых вы не играли при пустом зале?
— Пустые залы МХАТа невозможны. Вспомнила, как однажды приехали в Саратов на гастроли с «Борисом Годуновым». Неожиданно нас попросили прийти ранним утром на эфир местного телевидения и дать интервью. Оказалось, что народ просто не поверил афишам и тому, что небожители — да еще в таком количестве! — приехали в их город. Ефремов, Любшин, Невинный, Мягков, Вознесенская, Киндинов, Кашпур... А мы, молодые артисты, были активно заняты в массовке.
Но больших ролей я ждала недолго. Нина Заречная стала настоящим подарком, ведь мои педагоги, в том числе Татьяна Васильевна Доронина, говорили:
— Непонятно, кого ты вообще можешь играть... Не инженю и не героиня.
В те годы с амплуа было строго. Я отвечала:
— Много чего могу! И комедийного, и трагедийного. Я синтетическая!
На мое счастье, в «Чайке» сменили Треплева, его стал играть Миша Ефремов. Потребовалась невысокая героиня. Кроме меня ему никто не подходил. Следом меня утвердили на главные женские роли в «Кабале святош» и «Амадее».