Сергей Скороходов о том, как он пришел в оперу и продолжил жить с ней

Караван историйРепортаж

Сергей Скороходов: «Мариинский театр — храм, в котором служат искусству»

Солист Мариинского театра, заслуженный артист республики Башкортостан

Материалы рубрики подготовила Инна Фомина

В опере «Тоска». Фото: Наташа Разина/Мариинский театр

Сергей, как вы пришли в оперу?

— Первый раз вышел на сцену, когда еще учился в Ленинградском хоровом училище имени Глинки. Тогда ребят отбирали для участия в опере «Пиковая дама» в Малом театре оперы и балета, и я попал в этот небольшой ансамбль. Потом мы еще пели в «Борисе Годунове». Вот тогда столкнулся с оперным искусством: оркестром, хором, солистами... В моей жизни все произошло как-то естественно, пазлы сами собой сложились. Наш педагог в хоровом училище Федор Михайлович Козлов иногда говорил, показывая на вторых дискантов: «Вот там в свое время стоял Володя Атлантов, а теперь он поет в Венской опере и во всем мире». После этого я ехал в библиотеку, где был отдел пластинок, и целый вечер слушал записи Атлантова... Также напитывался искусством в Эрмитаже, который располагался рядом с нашим училищем. Мы бегали туда на больших переменах, которые длились по 40 минут, — нам надо было всего лишь перейти по мосту Мойку. Так часто бывали в этом музее, что прекрасно знали, где свернуть, чтобы быстрее попасть в Рыцарский или Египетский зал, к картинам Ван Дейка или Тициана. Поэтому, когда слышал фразу «Чтобы обойти Эрмитаж, требуется несколько лет», недоумевал: зачем столько времени тратить, если там все так просто и понятно! То, что потом стал служить в Мариинском — а тогда еще Кировском — театре, стало продолжением всей той архитектурной и музыкальной красоты, которая окружала меня в детстве.

— А когда впервые попали в Мариинский театр?

— В училище, классе в восьмом. Мы с другом пошли на «Пиковую даму». Начинается спектакль, в глубине сцены появляется певец — исполнитель роли Германа, и вдруг зал взорвался аплодисментами. Я очень удивился и спросил: «Что происходит? Он же еще не спел ни единой ноты!» А товарищ отвечает: «Ну как же, это же Юрий Марусин!» Я подумал: «Надо же, как интересно...»

Сам впервые вышел на сцену Мариинки вместе с хором училища — мы участвовали в благотворительном марафоне, посвященном возрождению Петербурга, в нем выступали мировые звезды оперы — Катя Риччарелли и многие другие. А как солист — намного позже. Обычно дебюты у певцов бывают в популярных операх, а здесь была роль в редко исполняемом произведении — одноактной опере Цемлинского «Флорентийская трагедия». Эту возможность я получил из-за того, что один известный тенор за неделю до спектакля заболел. И мне дали ноты со словами: «Сережа, на тебя надежда!» А опера на немецком, музыкальный язык там довольно сложный. Хорошо, что в училище нам давали отличное образование: я смог выучить материал, правда, пришлось заниматься целыми днями!

И вот настал тот день. Безумно волнуясь, в полубреду выхожу на сцену Мариинского театра, за пультом — маэстро Гергиев. О таком дебюте невозможно было и мечтать. Очень запомнилось самое первое одобрение маэстро, когда он похвалил, что я оперативно справился со сложнейшим материалом...

С тех пор Мариинка стала моим родным домом, в котором каждый день я получал необходимый опыт, так нужный молодым оперным певцам. А из консерватории пришлось уйти: невозможно было совмещать занятия там и учебу в Академии молодых оперных певцов Мариинского театра.

— Так вы остались без диплома?

— Да! И до сих пор родители недовольны тем фактом, что я так несерьезно отнесся к высшему образованию...

— А как дальше складывался ваш творческий путь?

— В академии, помимо мастер-классов великих оперных певцов — Елены Образцовой, Владимира Атлантова, Илианы Котрубас, Мати Пальма, — нас занимали в оперном репертуаре театра. Участвуя в одном из вокальных конкурсов Елены Образцовой, я познакомился с великой Ренатой Скотто, которая пригласила меня на свой мастер-класс в Рим, в Академию Санта-Чечилия. Она меня убеждала: «Ты еще успеешь попеть драматические партии. Подумай о бельканто». И давала учить соответствующий репертуар. Я недоумевал: «Какой Россини? Мое амплуа — герой, я как минимум Андре Шенье, Каварадосси!» Потом уже понял, что это обычная болезнь молодых теноров, когда они себя видят в таких драматических образах. С тех пор стал задумываться о лирическом направлении своего голоса.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Открыть в приложении