Людмила Зайцева: «Я просто породистая русская женщина, понимаете?»
«Я не умела себя подать. Поступала с отрывками из какого-то чеховского рассказа. Они мне сказали: «Девушка, вы такая большая, такая красивая, у вас такие волосы по плечам — настоящая кубанская красавица. Возьмите другой репертуар». Хотя я никогда не была такой кубанской прям. Но я очень любила Чехова. Его интонация, его отношение к героям, его юмор — все это мне близко. Это моя любовь. — Шукшина. До сих пор, если мне не очень хорошо, я читаю рассказы Чехова или Шукшина».
— Ой, какое у вас красивое платье в горошек! Знаете, это мой любимый рисунок. Помню, мама купила штапель, а штапель ведь тогда был потрясающий, тяжелый такой. К нам на хутор приехала чья-то там родственница и сшила мне гороховое платье. Горохи были кремовые, а фон такой пастельно-брусничный. Это было мое любимое платье. Я его просто обожала. Еще знаете, что я обожаю? «Огурцы». Сейчас они в моде, такая персидская тема. Я когда вижу что-нибудь с «огурцами» — косынку или платок, — тут же покупаю.
— Людмила Васильевна, если мы уж про внешность заговорили, то пойдем по этому пути. Вы не любите искусственно себя украшать и даже не во всех фильмах гримировались...
— Нет, в фильмах это не от меня зависит. Это решают другие люди. Например, в фильме «Здравствуй и прощай» у нас оператор был Юра Векслер, он сказал: «Никакого грима!» Вот приехали в Ростов на съемки, солнце 45 градусов в тени, опалили лицо — и все. Так и снимались. Но главное, понимаете, мы же молодые были, а когда молодой, какой там грим?
Есть картины, где грим нужен, особенно где есть какие-то камерные сцены. А это была деревенская история, там все на природе. Какая косметика могла быть у Наташи Гундаревой и у меня? А в жизни краситься я не люблю. Вот когда надо идти на телевидение сниматься, там тебя и накрасят, и напудрят, и помаду подберут. А дома... Не хочу рассказывать подробности своего сражения с изображением в зеркале... Но немножко, как бы чуть-чуть, как у нас говорят, подчипуриться явно приходится. Как сейчас.
— Однажды, можно сказать, вы даже не побоялись себя изуродовать в фильме «Маленькая Вера»...
— Нет, ну почему изуродовать? Мы все вместе придумали такой образ, гример предложила, режиссер утвердил, я согласилась. Так нам надо было по фильму. Надели на меня паричок с короткой стрижкой и шестимесячной завивкой. Тогда это было традиционно для женщин. Это сейчас молодежь любит длинные волосы.
В жизни я давно выработала свой стиль — хвостик и гладко зачесанная головка, вот и все. Больше ничего. А сейчас вот шляпкой прикрываюсь, если голова не вымыта. (Смеется.) И я как-то очень полюбила шляпки, даже такие простые. Конечно, мои шляпки не такие шикарные, какие любила Клара Степановна Лучко. Инночка Чурикова покойная тоже любила шляпки. И Люся Гурченко их очень любила.
— Кстати, вы с Гурченко часто пробовались на одни и те же роли. Например, в картины «Старые стены» и «Двадцать дней без войны», где снялась Людмила Гурченко. А были фильмы, куда вы обе ходили на пробы и утвердили вас, а не ее?
— Просто я на «Ленфильме» очень много снималась, и Люда тоже, ее там любили. Вот поэтому мы с ней часто пересекались. Но у нас не было тесного общения и тем более соперничества. Потом, понимаете, когда я начала сниматься, у меня было много предложений — две-три картины в год. Ну на что утвердили, на то и утвердили. Как говорят у нас на Кубани, мы не гордые. Что идет в руки, что Господь давал, за то и спасибо.
В «Здравствуй и прощай» на знакомство с режиссером приходило много актрис. А о том, что Люда пробовалась в этот фильм, я потом случайно узнала. Нет, не узнала, а просто приехала для фотопроб и вдруг увидела в картотеке фотографии — фотопробы Люды Гурченко. И я не знаю, почему они у меня дома до сих пор лежат, ее фотопробы. То ли мне их отдали, чтобы ей передала. То ли я их просто забрала, не помню.
Это было в начале пути, так сказать, творческого. А позже мне один человек, который вез меня в машине в Ростове, говорит: «Тут приезжала Гурченко с творческими вечерами. А я ей говорю: «Ой, а я вожу Ефремова и Людмилу Зайцеву. Артистка такая молодая, она играет у нас главную роль в фильме «Здравствуй и прощай». — «Да знаю я этот фильм...» — сказала Люда с интонацией типа «ладно, пусть играет, не очень-то и хотелось». Это он мне так доложил, что она якобы не очень хорошо прошлась. Не знаю, правда ли это. Гурченко была человек разговорчивый, так же, как и я, мы обе южанки, поэтому, может быть, что-нибудь и сказала. Она была острая на язык... Хотя я тоже острая, но по-другому немножко. У меня кубанский юмор, а у нее харьковский.
Мы с ней вместе снимались в сериале «Строговы», она там играла небольшую роль, а я главную.
А в «Старые стены» меня не утвердили, потому что режиссер считал, что нужна актриса более взрослая, чем я, а у нас с Люсей была разница в возрасте. Что касается «Двадцать дней без войны», да, я пробовалась, но мне казалось, что меня все равно не утвердят. Я пробовалась с Анатолием Солоницыным, и проба была очень хорошей. До этого как-то к нему относилась немножко настороженно, мне казалось, что этот актер немного суховат, неэмоционален. Во время пробы на сцене прощания у него вдруг увлажнились глаза, меня это очень растрогало, и я провела ладонью по его щеке. Это была импровизация, но очень удачная. Но Алексей Герман мне сказал: «Понимаешь, я хочу Никулина, и мне для него нужна другая партнерша, не ты, вы с ним не монтируетесь».
Так бывает, что не складывается. Ведь кино же такая штука, понимаете, там очень важен расклад. Подходят люди друг другу, не подходят по психофизике. Мы иногда смотрим фильмы и говорим: «Ой, ну слушайте, что они играют там, да они никак не совпадают, они не подходят друг к другувообще».
Мы это видим как зрители. Так и режиссер — он должен это чувствовать.
— Но ваши партнеры не только подходили вам, но и все были профессионалами и очень любимы зрителями...
— Мне очень везло с партнерами. Я даже иногда думаю, что хорошо бы написать книгу не о себе, а о них. Партнеры у меня были прекрасные, это было просто созвездие советского кино. Иногда смотрю какую-то программу по телевидению и думаю: «Ой, а чего меня не пригласили, я бы какую-нибудь такую интересную историю рассказала, которая у меня была с этим человеком». Например, была какая-то программа с Женечкой Симоновой. Мы с ней снимались у Витаутаса Жалакявичуса, это был «Рассказ неизвестного человека» по Чехову.
Я играла Полину, экономку, служанку. Она играла, естественно, героиню. Мы как-то очень подружились. Какие-то сцены у нас были общие, снимались в павильоне «Мосфильма». Но мы очень боялись Жалакявичуса почему-то. (Смеется.) И однажды решили для храбрости немножечко выпить... Я думала, что у меня уже не будет съемки в этот день. Гримерша дала нам спирта, мы его разбавили, забрались куда-то в недра «Мосфильма» и выпили. Я сразу покраснела от выпитого. И вдруг выясняется, что мне надо крупный план доснимать! Мы с Женей сидим и возбужденно это обсуждаем. И вдруг откуда ни возьмись идет Жалакявичус. Он вообще не должен был быть там, ни с какой стороны, тем более в этом павильоне. Мы с Женей замерли: какой кошмар, как он нас вычислил?
Потом выяснилось, что он не к нам шел, а просто шел куда-то, по своим делам. Чего он вдруг там оказался, когда мы там были? Пришлось гримерам поработать с цветом моего лица. (Смеется.) Это был урок на всю жизнь — не расслабляться, пока ты на съемке.
Замечательным партнером был Витя Павлов. О нем можно отдельную книгу написать. Я думаю, он был актер в основном театральный, конечно. А так как меня после окончания института не взяли ни в один театр, то я была больше «киношная» актриса. Это выражалось в том, что никогда не могу сразу выдавать на-гора все эмоции. Я всегда примериваюсь, всегда тихонечко, знаю, что камера все фиксирует.
А Витечка на репетиции сразу все выдавал, он брал быка за рога. И у нас сцена была с ним в «Строговых», где моя героиня Нюра приходит, просит у него там что-то, зерна или пшена, не помню уже чего. А его герой Демьян по сценарию всю жизнь любил ее. Ну и мы репетируем. Он начинает куражиться вокруг меня. Я реагирую на это, видимо, не так, как ему хотелось. Он считал, что надо мне живее реагировать... В одной сцене он в подштанниках. И вдруг Витя начинает снимать подштанники на глазах у меня, начинает расстегивать держащие их веревки. Это было неожиданно, и я искренне удивилась, чуть ли не испугалась, что сейчас он снимет-таки свои подштанники. На моем лице отразился настоящий ужас. И это ему понравилось. Он говорит: «Вот теперь правильная реакция!» Он всегда старался помочь партнеру.
Ефремов был прекрасным партнером, Наташа Гундарева, Миша Кононов, Армен Джигарханян. Вообще, у меня со всеми партнерами были хорошие отношения, я старалась ко всем пристраиваться. И не тянула одеяло на себя.
— С Арменом Борисовичем вы снимались в «Цементе», и у вас там были рискованные трюки...
— Он, конечно, очень харизматичный был и как актер, и как мужчина. По сюжету ухаживал за мной. Мы с ним едем на линейке куда-то, беляки начинают в нас стрелять, и я с этой линейки на полном ходу спрыгиваю. Лошади несут, мне надо было перевернуться и упасть в бурьян. И не страшно было! А в другом эпизоде я на лошади сижу, они меня там вешать пытаются, петлю на шею накидывают. Мама моя рассказывала, как они с моей дочерью Василисой смотрели фильм «Цемент» по телевизору на Кубани. «Ой, смотри, Василиса, як твою матерь будут вешать», — говорит мама. Василиса начинает в голос орать, плакать: «Мамочку мою вешают, боже мой! Мамочку вешают!» — «Да нет, что ты, дуреха, не кричи так, это же кино». Я бы сейчас сказала: «Не, ребят, лошадь дернется, петля затянется, еще и правда повешусь». Знаете, почему на войну не берут старых людей? Потому что старый человек уже боится смерти, он уже все знает. А как дети себя ведут? Они же ничего не боятся. Нет страха еще, нет опыта. Молодость, конечно, бесстрашна. Сейчас меня не заставили бы даже со ступеньки спрыгнуть.