Ефремовы
Династия Ефремовых открывается Олегом Николаевичем, создателем «Современника» и много лет главным режиссером МХАТа. И продолжается двумя поколениями талантливых артистов. Сам Ефремов создал запоминающиеся образы в фильмах «Живые и мертвые», «Берегись автомобиля», «Здравствуй и прощай» и многих других.
Анастасия Ефремова: «У меня ощущение, что мы, Ефремовы, все очень похожи»
— Анастасия, всякий раз, когда я иду по Арбату мимо дома в Староконюшенном, где родился Олег Николаевич, где прошло твое детство, невольно ищу взглядом то самое окно с балкончиком...
— Часто вспоминаю эту гигантскую коммуналку, в которой в 20-х годах мой дедушка получил большую комнату. Тогда это были роскошные условия для молодой семьи. Потом, в постсоветское время, какой-то богатый человек выкупил всю квартиру, отремонтировал... Но я, проходя по той улице, всегда вспоминаю бабушку Анну Дмитриевну и дедушку Николая Ивановича. Он был нашим хранителем семейной памяти, все очень хорошо помнил. Насколько известно, наш прадедушка был из самарских купцов. Никакой аристократии не водилось. Дедушка получил хорошее образование, служил экономистом. Бабушка из московской семьи разночинцев, окончила институт благородных девиц. В молодости была очень хороша собой! Даже и в старости было видно, что она красивая. Интересно, что все вокруг — и моя мама, которая с ней общалась, — говорили, что ох, Анна Дмитриевна человек тяжелый. Для меня она была ангел. Детство я прожила с ощущением, что это единственный человек в семье, который меня любил, который дал почувствовать эту любовь...
Вспоминается симпатичная зарисовка, когда вдруг вижу, как дед мой, не сентиментальный в принципе, сидит и прямо плачет. Я говорю: «Ты чего вдруг?» А дело в том, что у них с бабушкой родился мальчик и умер. И потом вот они решились на второго. И сидит дедушка, плачет, говорит, что если бы тот первый мальчик не умер, остался бы жив, мы второго не собирались рожать. А его тогда призвали бы на войну и там убили, и не было бы у меня никого — ни тебя, ни Мишки... Папа не попал на войну по возрасту, но это были какие-то два года, которые он «недотянул».
В 30-е годы в наркомате, где работал дедушка, стали вычищать аппарат, под репрессии попали практически все. Деда спасло то, что был беспартийным. Он всячески от этого увиливал и объяснял тем, что, как человек старого воспитания, не до конца изжил в себе религиозные предрассудки. Николай Иванович действительно был верующим, но очень интимно, для себя. Никогда никого не заставлял посты соблюдать и даже в общем-то и не молился... Но главное, что с ним в нашей семье сохранялись какие-то обычаи, ритуалы и традиции. Существовало понятие «обед», за которым собирались все домашние. Обязательно были закусочка, первое, второе и компот или десерт. С его уходом исчезли эти милые и, как оказалось, важные вещи.
— Я правильно понимаю, что Олег Николаевич был любимым единственным сыном? Знаю от его одноклассника, друга детства, что у него и велосипед был, и хорошая одежда...
— Конечно, папа был светом в окошке для дедушки и бабушки, которые под конец жизни друг друга просто уже видеть не могли. Но их объединяла эта беззаветная любовь к сыну. Бедности, по крайней мере какой-то нищеты, не было, наверное, был достаток. Да, одноклассник папы Николай Иванович Якушев жив до сих пор. Они познакомились в 1935 году! Он мне часто звонит. В своем возрасте ездит на могилу к деду. И недавно говорит: «Представляешь, Настя, а ведь я последний человек, который помнит Олега маленьким».
— Как ты думаешь, что дед вложил в личность Олега Николаевича? Как он вообще воспитывал сына?
— Я думаю, что личность воспитать невозможно. А такой личности, как Олег Николаевич, и привить что-то было невозможно.
— Но они не мешали ему развиваться.
— В том-то и дело. Олег не знал запретов, он знал любовь, но у него всегда было чувство ответственности. Потому что папа в принципе одиночка, но для него все семейное было — не скажу свято, но как бы обязательно. Мы праздники отмечали вместе, так было заведено. Главное, что он был прекрасным сыном, я мало могу назвать таких мужчин. Знаете, можно обеспечить старикам хорошую жизнь, нанять прислугу, но этого ведь им мало, им важно было быть с детьми. И всегда родители жили с папой. Он получал новую квартиру, и через какое-то время там оказывались старики. И только уже в последние дедушкины годы я забрала его сюда, на дачу. Собственно, и дачу-то эту папа построил для деда. Когда Николаю Ивановичу было уже 90 лет, они жили вдвоем на Тверской. Но папы целый день не было дома. Уже было опасно оставлять деда одного. И он привез его сюда, говорит: «Вот смотри, отец, это тебе дом».
— Настя, напомни твое детство. Я знаю этот писательский дом, где ты родилась, но, так понимаю, много времени проводила в доме бабушки и дедушки...
— Да. Дедушка со мной возился, когда он записывал свои воспоминания обо мне на кассету, то сказал так: «Настя родилась в год запуска нашего первого искусственного спутника, и когда мы гуляли с ней по Гоголевскому бульвару, этот спутник парил над нами». Такой поэтический образ. А еще я ровесница «Современника», родилась как раз в то время, когда папа создавал театр. Тогда же возникла папина-мамина семья, которой было отмерено всего три года. Девяносто пять процентов времени он проводил в театре, а пять процентов оставалось на жен, детей, подруг и все остальное. С папой мы не теряли связи никогда, и говорят, я всегда была на него похожа. Как-то у нас дома выпивала компания, кто-то из артистов подошел к колясочке и вдруг отпрянул: «Все, ребята, пора завязывать! Там ребенок с лицом Ефремова!..» У меня никогда не было ощущения, что у меня нет папы. Его было так много, он был везде. Допустим, мама включает радио — там папин голос... Летом для нас снимали дачу в Абрамцеве, и я помню, как отец приезжал туда, мы ходили его встречать. Вместе с мамой я их не помню никогда... А мое детство — да, это Сивцев Вражек, Староконюшенный, дедушка с бабушкой.
— А вот если бы тебя спросили: Ефремовы — это какие качества, что бы ты назвала в первую очередь?
— Во-первых, у меня такое ощущение, что мы все очень похожи внешне. Притом что не такая уж это конкретная внешность, в общем-то достаточно размытые черты лица. Но я точно знаю, что трое моих детей, когда мне приносили их первый раз после рождения, это был папа. Потом они перецветали по-разному. Помню, я в окошко маме показываю старшего, она: «Ой, Ефремов!» А Никита как похож на папу, это же с ума можно сойти. Мне Галина Борисовна рассказывала: «Репетировать не могу, он как сядет, ноги вот так заплетет — ну Олег!» Мишка похож невероятно, но он совершенно другой артист, у него своя актерская психофизика.
Еще какие черты? Я, например, одиночка по сути, как считаю, в папу. А Мишка перенял его ответственность перед семьей... Вот у него много детей, и он для них для всех папа, других пап нет, несмотря на перипетии с бывшими женами. Потому что с мальчишками он на футбол, с девчонками — в кино. И по отношению к родителям тоже, по крайней мере, к Алле Борисовне. Он очень любил мать, очень ее уважал. И уже когда смог, финансово поддерживал. Он такой — семейно ответственный, это в папу.
— Мне кажется, что Олег Николаевич, насколько я знаю, вас не воспитывал никогда специально.
— А он никого не воспитывал. Я вообще, честно говоря, не понимаю, что такое воспитание...
— А как он делал замечания, если что-то не понравилось, как бы он дал это понять?
— Мы старались не делать такого, что бы ему не понравилось. Ну, один раз он при мне попытался наказать Мишу. Тот что-то на Новый год накуролесил со своим другом, что-то выпили — пили тогда за вьетнамских детей. Они плакали и пели песню про журавлей. И папа пришел, дабы его наказать, и даже замахнулся... Он любил сказать: «Ты видишь эту руку, ты знаешь, как я могу вдарить!» Ну конечно, ясное дело, не страшно было ни разу... Мишка очень похож на отца — и внутренне, и внешне. В нем есть папины обаяние, харизма и внутренний стержень. Отношения отца с Мишей были непростыми, он мог резко ответить, хлопнуть дверью... Но при этом я не припомню случая, чтобы они поссорились больше чем на два-три дня.