Дарья Милославская: «Мне бесконечно дороги слова Веры Кузьминичны: «С ней я ничего не боюсь»
«И никогда не забуду, как на паспортном контроле, когда мы летели обратно, итальянский пограничник, увидев Веру Кузьминичну и дату рождения в ее паспорте, встал и закричал по-итальянски: «Смотрите, девяносто четыре! Девяносто четыре!» — и все его коллеги высунулись из своих будок. А выглядела она очень хорошо, а уж после «Травиаты» вообще расцветала...»
Дарья, мы беседуем в дни, когда не стало Александра Ширвиндта. Его имя у меня, конечно же, ассоциируется с героиней нашего материала. Много лет работы вместе! И так символично, что одна из последних театральных работ Веры Кузьминичны, «Кабачок», была совместной с Александром Анатольевичем...
— На прощании с Верой Кузьминичной Александр Анатольевич сказал: «До скорой встречи, Верочка, родная, любимая! Спасибо тебе...» Эти слова многим запали в душу тогда, но не хотелось верить. Вера Кузьминична очень любила и уважала Александра Анатольевича. То, что любила, было ясно всем по тому, как она произносила «Шурочка» в разговоре с ним, по тому, как всегда была ему верной, прилежной и надежной партнершей, равной, но всегда отступающей на шаг назад. Уважала за то, что принял на себя театр, никого не уволил, старался хранить традиции. При Александре Анатольевиче Вера Кузьминична довольно много играла, а это было ее жизнью... Последний раз они вместе вышли на сцену в День Победы, 9 мая 2023 года, в финале вечера, посвященного 100-летию Анатолия Дмитриевича Папанова. А до этого зимой и весной несколько раз в новом «Кабачке» играли свой чудесный номер с песней, в которой есть такие слова: «Все, как прежде, но только седеет, поникает у нас голова. На гитаре играть не умею. И не в силах запомнить слова». Они это разыгрывали, уже сидя в креслах, работая только мимикой и голосом, но так, что зал потом неистовствовал. А ждали поклонов за кулисами, всегда держась за руки. Так и осталась у меня в телефоне последняя их совместная фотография — рука в руке... Сейчас они опять вместе, и я уверена, что им хорошо.
— Дарья, вы провели рядом с Верой Кузьминичной больше тридцати лет. Член семьи, родной человек, опора... Мне кажется, ваша встреча с ней — это судьба. Ведь впервые вы увидели ее, еще будучи ребенком...
— Я выросла в семье, где очень любили искусство, любили музыку, меня с детства водили и в театр, и в консерваторию. Я москвичка примерно в десятом поколении. По преданию, папин дедушка владел этажом в ГУМе, то есть у нас довольно богатая семейная история. Пойти в театр, пойти в музей, знать классику — это было обязательно. Однажды летом на даче, мне лет двенадцать было, бабушка вечером меня не отпустила гулять. Оставшись дома, я вместе со старшим поколением вынуждена была по черно-белому телевизору смотреть программу «Мастера московской сцены». В том выпуске был творческий вечер Веры Васильевой. Она рассказывала о себе, о театре, играла отрывки из разных пьес. Запомнилось мне особенно «Материнское поле» Айтматова... Вера Кузьминична была очень красивая, в темном платье с расшитым поясом (я потом — спустя десятилетия — это платье много раз перевешивала из одного шкафа в другой). Я вообще очень люблю, когда женщины средних лет красивые, ухоженные, самостоятельные, доброжелательные. Тогда возник интерес к ее личности и творчеству, я много что нашла (а интернета еще не было!) и прочитала про Веру Кузьминичну, бабушкина сестра пересказала мне содержание «Свадьбы с приданым», а уже зимой мама не поленилась съездить со мной в далекий кинотеатр «Юность» посмотреть этот фильм. Потом, как раз в 1986—1987 годах, мы с родителями сходили на «Женитьбу Фигаро», на «Ревизора». Успели...
— «Женитьба Фигаро», «Ревизор» — популярнейшие спектакли Театра сатиры с Андреем Мироновым и другими звездами!
— Да, я все это застала. Достать билеты было сложно. Мой папа — профессор Московского университета, у него тогда были коллеги, которые помогали с билетами на выдающиеся спектакли. Когда были творческие вечера с Верой Кузьминичной в МГУ или в Олимпийской деревне, я сама приходила. А потом (наверное, это 1988 год, уже в перестройку) мы с ней случайно совершенно оказались как зрители в «Ленкоме», на спектакле «Диктатура совести». И вот она передо мной, не играет где-то на сцене или на экране, а живая, настоящая... Но подойти, естественно, я не решилась, просто смотрела издалека. Она как раз была с теми лауреатскими значками, которые я сейчас бережно храню у нас дома в своеобразном мемориальном уголке.
— Вера Кузьминична эффектно тогда выглядела? Сложно ее представить в 80-е годы...
— Она выглядела хорошо, деловой костюм: юбка, жакет в мелкую клетку, блузка светлая. С кем-то там раскланивалась, беседовала, говорила, что не привыкли мы к такого рода спектаклям. Но что меня больше всего поразило — это то, что, когда выходили из театра, ей никто не подал пальто. То есть она свой синий плащ надевала сама! В моей семье так никогда не было принято, у нас папа всегда маме подавал пальто, даже когда она просто в магазин выходила, не говоря уж о женщинах, которые приходили к нам в гости. Просто невозможно было, чтобы они оделись сами, папа до сих пор мне пальто подает, когда я от него ухожу. А тут звезда, народная артистка надевала плащ сама. Я удивилась и как-то внутренне возмутилась.
— Когда же вы познакомились?
— Я очень хорошо помню тот день, это было 23 декабря 1991 года, когда я сдавала древнерусскую литературу. Уже училась в университете. История забавная: в те времена для того, чтобы купить мебель, нужно было вставать в очередь и еженедельно отмечаться. И по понедельникам каждый из нас, взрослых людей, должен был ездить на Петровку, там на углу был мебельный магазин. Кто постарше, тот это очень хорошо помнит. И вот этот понедельник — 23 декабря — был мой. А поскольку экзамен затянулся, я опоздала. Приехала для очистки совести, но никого там уже не было. Кстати, очередь потом сама рассыпалась, и я этим никого не подвела.
И вот иду обратно по Суворовскому бульвару, размышляю, как сейчас приду домой и что я скажу... Вижу, передо мной идет женщина хорошо одетая, идет трудно, несет тяжелую сумку. Думаю, дай, я ей помогу, потому что тяжело идти, колдобины, вот примерно как этой зимой на тротуарах, вообще идти невозможно. Подхожу к ней, говорю: «Давайте я вам помогу», — и под руку ее взяла. Ну, слово за слово, вдвоем идем по улице...
— Вы ее не узнали?
— Сразу нет. А уже потом, когда мы подошли к какому-то фонарю (фонарей-то тогда было не как сейчас). Я понимаю, что это она, но некоторое время еще делаю вид, что не узнаю. Мы идем дальше. Я говорю: «Может быть, вам нужно чем-то помочь?» Вера Кузьминична рассказала, что муж в больнице и надо приносить ему еду. Спрашиваю: «Что же вы сама ходите?» Она в ответ: «А что, все сами ходят, и я хожу».
— В те годы-то в больницу надо было все принести...
— Да. Я говорю: «Если могу чем-то помочь, вы мне, пожалуйста, скажите. Что я могу? Вожу машину, знаю два языка». А мне было 19 лет...
— Рано вы начали водить.
— Да, это папина заслуга. Он из Японии привез машину и сказал: «Или ты получаешь права, или машины не будет». Ну конечно, я сразу получила права. Тогда вечером мы мило расстались у дома 22 на Новом Арбате: «Спасибо, до свидания». Я долго соображала, как все это случилось, и потом в январе написала ей письмо. Пришла на спектакль «Молчи, грусть, молчи», купила букет, в букет положила письмо, и Вера Кузьминична мне ответила, потому что я оставила адрес и домашний телефон. К тому моменту я знала уже все ее спектакли. Разобрала в письме ее героинь. Ну и в конце написала: «Мы с Вами случайно встретились на улице, я поняла, что Вам никто не помогает, буду рада поспособствовать тому, чтобы жизнь Ваша была легче». И Вера Кузьминична мне ответила, я, конечно, письмо это до сих пор храню: «Помню Вас, большое спасибо, жизнь тяжелая, ну ладно я, а как люди живут». В общем, такое письмо хорошее, нейтральное. Я, как сейчас помню, ездила в центр по делам. Стою около церкви Николы в Хамовниках на остановке, на церковь смотрю — небо голубое, солнышко светит... И думаю: интересно, ответит, не ответит. Именно в этот день я приезжаю, а у меня в ящике письмо, написанное от руки.
— Мы еще писали письма от руки. Просто я представляю, как современным людям, которые родились при компьютерах, трудно себе представить, что это такое — ждать письма.
— Это 1992 год. И я понимала, что надо предпринимать усилия, раз она мне ответила, дальше моя очередь. На машине поехала с мамой и с молодым человеком на спектакль «Воительница» 7 марта. Цветы подарила, сказала: «Мы вас подождем». Вера Кузьминична вышла, узнала меня, сказала: «Спасибо вам. У меня же никого нет». На что я тогда ответила: «Я буду вам всем». И стала.
— Больше тридцати лет назад.
— Вот так мы познакомились. И с этого момента, не каждый день, конечно, но я встречала ее со спектаклей, иногда мы куда-то ездили, например сестру Веры Кузьминичны навещали, в Дом кино ходили. Иногда совершенно неожиданно решали пойти в чужой театр — она вообще очень интересовалась работами свои коллег, звонила: «Хочешь, вместе пойдем?» Сколько интересного мы посмотрели! Очень часто ездили к Владимиру Петровичу в больницу...
— Как она жила в то время? В 90-е годы было же трудно актерам.
— Вы знаете, мы в тот момент были не настолько близки. Но, по-моему, более или менее ничего. Конечно, ее немного тяготило то, что она после болезни мужа была вынуждена заниматься хозяйством... По хозяйству она действительно была не сильна. У них были разные приходящие женщины, которые им готовили, но потом эти помощницы стали не нужны, потому что мне приготовить любое блюдо — это полчаса. Что касается материального положения, я не знаю, мы никогда этого не обсуждали. Ни тогда, ни после.
— Ролей у нее много было тогда?
— Не очень много. Была «Молодость Людовика XIV», «Воительница», «18-й верблюд», «Молчи, грусть, молчи»... Были поездки в тверской и орловский театры, где Вера Кузьминична играла любимые роли.
— Вы общались как подруги или как мать и дочь в тот период?
— Мы общались как хорошие, близкие люди, подругами мы просто не могли быть. И Вера Кузьминична, наверное, с самого начала прекрасно понимала, что я тот человек, который готов для нее очень на многое. И я это понимала. В какой-то момент Вера Кузьминична приняла меня как часть своей жизни, наверное, лет через пять-шесть после начала нашего общения. И я ничего в своей жизни, мне кажется, не упустила. Отучилась везде, где хотела, профессионально занимаюсь тем, что мне очень нравится, диссертацию защитила, и ребенок у меня есть — то есть все, что я хотела, сделала. Мы обе знали, что я для Веры Кузьминичны сделаю все. Притом что свою жизнь тоже могу устроить, организовать не в ущерб нашим отношениям, и это тоже для нее было важно.
— Владимир Петрович, муж Веры Кузьминичны, как ваше появление воспринял? Когда он вернулся из больницы, она вас как-то познакомила?
— С Владимиром Петровичем мы познакомились в апреле 1992-го. Вы знаете, наверное, первое его впечатление было сложным. Думаю, он понимал, что помощь в принципе необходима. Я очень хорошо помню слова в книге Веры Кузьминичны о нашем знакомстве. Пишет, что в тот день, когда мы встретились, наверное, впервые почувствовала, что очень жаль, что у нее нет никого, кто мог бы не то чтобы снять с нее все заботы, а хотя бы разделить их. И мне кажется, что она с моим появлением почувствовала, что есть тот, кто готов разделить. А так получилось, что по жизни я вообще сняла с нее все заботы, которые можно было снять, и со счастьем взяла на себя заботу о ней.
— Мне сложно представить Владимира Петровича, потому что я его совсем не застала. Каким он был?
— Он был очень разным. И очень добрым, и очень гневным. Да, он супругу любил, с возрастом, думаю, по мере сил — и физических, и душевных. Им вместе было хорошо. При этом у него была своя жизнь, в основном хозяйственная — стулья поменять, занавески, вот по его настоянию квартиру поменяли с Нового Арбата на этот тихий переулок. Вера-то Кузьминична сама с Нового Арбата ни за что сюда не переехала бы, ей это было совершенно не нужно, но потом, когда Владимир Петрович все потихоньку сам тут сделал, все перевез, пока Вера Кузьминична была в Орле, ей все понравилось. Мы с ним договорились, что он все перевозит, а я за день все в комнате Веры Кузьминичны расставляю и убираю так, как у нее было в старой квартире, даже платья в шкафу висели у нее точно так же. Я увозила ее на Курский вокзал с Нового Арбата, а привезла уже в новую квартиру. Владимир Петрович был очень горд. При мне в театре он уже, по-моему, вообще не играл. Любя Веру Кузьминичну, он понял: ей легче со мной, и не противился тому, что ей хочется со мной повидаться, поговорить, по-женски что-то рассказать, да просто вместе побыть. Мы и втроем, пока у него были силы, часто и гулять ездили, и куда-нибудь в магазин. До последних дней Владимира Петровича мы были с ним в очень добрых отношениях. Я не знаю, насколько глубоко хорошо он ко мне относился, но, по крайней мере, чувство покоя за Веру Кузьминичну, чувство благодарности, когда он стал человеком, которому во всем нужна была помощь, было...