Антон Гришанин: «Большой — квинтэссенция всего, что есть в современном музыкальном театре»
Дирижер Большого театра, управляющий творческими коллективами оперной труппы, заслуженный артист России
Антон, наверное, многим зрителям, пришедшим в музыкальный театр, хочется рассмотреть, что во время спектакля лежит перед дирижером на пульте?
— Интересно, что до недавнего времени на Исторической сцене в оркестровой яме стоял большой дирижерский пульт, со множеством различных кнопочек (с их помощью, например, можно было регулировать высоту или его наклон). В 80-е и 90-е годы — я этого, конечно, еще не застал, но на старых фото видел — даже стоял телефон для внутренней связи. Во время репетиции можно было немедленно решить любой возникший вопрос. Не секрет, что за спектакль дирижер тратит много физических ресурсов, поэтому Евгений Федорович Светланов даже пристраивал на пульт маленький вентилятор.
Сейчас на нем осталась только локальная подсветка для нот, а рядом на стойке расположен небольшой пульт с двумя сигналами. Во время перемены декораций за закрытым занавесом режиссер, ведущий спектакль, зажигает красный сигнал. Как только на сцене все готово, он дает команду на своем пульте в кулисах, и у дирижера уже включается зеленый свет. Это означает, что все готовы — можно дирижировать дальше.
Сейчас маэстро Гергиев модернизировал оркестровое пространство ямы, максимально приблизив его к историческому расположению. За счет этого у музыкантов появилась возможность лучше коммуницировать между собой. На дирижерском пульте лежит, конечно же, партитура.
— Сейчас в оперном театре принято, что моду диктуют режиссеры. И их опыты не всегда оправданны...
— Я бы сказал, что опыты ради сценического эксперимента или эпатажа чаще всего неоправданны. Талантливые, умные режиссеры всегда идут от музыки. Основная задача дирижера — следуя замыслу композитора, донести до зрителя авторскую трактовку произведения. Это достигается регулярной работой с исполнителями на репетициях как в опере, так и в балетных классах. Искусство рождается в сотворчестве.
— Но вернемся к нотам. Партитуры со временем изнашиваются. Их заменяют на новые?
— В наше время мне предоставляется возможность играть по тем самым нотам, которыми известные дирижеры Большого пользовались не одно десятилетие (самые раритетные «тома» находятся в театральном архиве). Во многих из них сохранились многочисленные авторские пометки, сделанные выдающимися дирижерами. Работа с этим материалом — уникальная возможность прикоснуться к творчеству великих предшественников, стоявших за этим пультом.
— Все дирижеры любят черкать в нотах?
— Нет. Это все очень индивидуально. Пометки в нотах присутствуют практически у всех моих коллег. У многих дирижеров партитура ярко размечена, а другие предпочитают практически чистый лист бумаги. С опытом я уже начал приходить к минимализму.
— Антон, помните свои ранние впечатления от музыкального театра?
— Моя мама была артисткой Свердловского театра музыкальной комедии. Можно сказать, что я с рождения рос за театральными кулисами, слушал классическую музыку. Мне разрешали не только находиться у мамы в гримерке, но и быть на репетициях в классах, в зале во время репетиций и непосредственно в оркестровой яме. Иногда даже доверяли поиграть на различных ударных инструментах во время спектакля. Когда я подрос, мне сначала стали поручать небольшие роли на сцене. Апофеозом моего детского творчества стало участие в спектакле «Дети капитана Гранта», где я сыграл роль сына капитана, Роберта, с текстом, пением и танцами.
Мои первые «гастроли» случились, когда мне исполнилось полгода. Мама взяла меня с собой в Москву. Где-то в семейных альбомах осталась наша фотография на фоне Большого. Я тогда и представить не мог, что буду служить в этом театре лет эдак через тридцать. А вот в Мариинку первый раз попал, когда уже учился в первом классе. Этот визит я прекрасно запомнил. Мамина труппа гастролировала в Ленинграде. В советские времена театральные администраторы легко давали пригласительные билеты сотрудникам других театров. Когда в свободный от работы вечер мама решила сходить в Мариинский театр — давали «Мазепу» Чайковского, — ей выписали два места в царской ложе! Так что свой первый большой, серьезный спектакль я увидел именно оттуда. О, это было незабываемо! Мама вспоминает, что я прослушал всю оперу от начала до конца с широко открытыми глазами: и происходящее на сцене, и сам театр произвели на меня неизгладимое впечатление. Недавно рассказал эту историю Валерию Абисаловичу Гергиеву, и он, улыбнувшись, ответил: «А ведь я мог дирижировать в тот вечер...»