Хвойный сезон
Главный праздник вызывает противоречивые чувства не только у вас. Лев Рубинштейн пытается разобраться в сути одобренного государством народного веселья.
Однажды в студеную зимнюю пору, в один из томительных каникулярных вечеров, когда главным, объединяющим всех властным чувством является всепоглощающая лень, в том числе и лень умственная, мы с друзьями вдруг коллективно задумались над глупым и праздным, но интересным вопросом: с какого момента и до какой поры люди при встречах поздравляют друг друга с Новым годом?
Когда начнут? Во второй половине ноября, когда в магазинных витринах и у дверей солидных костюмных офисов станут с неуместной игривостью подмигивать нам фальшивые елочки?
Ладно, допустим. А сколько это будет продолжаться? До весны, что ли? Кто-то предположил: до тех пор, пока не разберут елки. А это, как известно из разных анекдотов, а также персональных практик, может длиться именно что до весны. Я же предположил, что все это происходит до тех пор, пока люди не научатся без запинки и не задумываясь датировать всяческие текущие документы, всяческие письма и договоры нынешним годом, а не прошедшим.
Новый год — как и новый век, кстати, — действительно начинается, как правило, не в полном соответствии с бездушными календарными обстоятельствами. Иногда раньше. Но чаще — позже. Человек инертен, и пыльный шлейф прошлого долго волочится за ним, досадно путаясь в ногах и задевая за окружающие предметы.
Празднование Нового года — явление сугубо советское. Не в том смысле, что оно, как и большинство советских праздников, было изобретено большевиками, а в том, что оно стало компромиссной заменой «мракобесного» Рождества. В первые годы советской власти Новый год третировался наряду с Пасхой, Троицей и прочими опиумами для народа. Но как-то он все же умудрился протиснуться в советский быт.
Сначала Новый год был праздником полуофициальным, а первое января было вполне себе рабочим днем. Потом он стал окрашиваться в казенные цвета. Но очень постепенно. Я застал те допотопные времена, когда генсеки еще не оскверняли интимного новогоднего таинства своими глубокомысленными физиономиями во весь экран телевизора. Да и телевизоры, представьте себе, были не у всех.