Опыты | Сельское хозяйство
Мировая масленка
В XX веке Россия стала одним из крупнейших в мире экспортеров сельхоз продукции.
Путешествующие на теплоходе из Москвы по Волге вскоре после прохождения затопленной колокольни Никольского собора под Калязином попадают в Рыбинское водохранилище. Туристы, озирающие окрест безбрежные воды, вряд ли задумываются над тем, что похоронено на дне. Там под толщей воды лежат 80 000 га заливных лугов и 30 000 га первоклассных пастбищ. Подобно легендарному граду Китежу, здесь затонула богатейшая молочная страна. И там же на дне покоится могила ее основателя Николая Верещагина. Стремительное развитие экономики России в предреволюционный период обычно ассоциируется с прокладкой железных дорог, строительством заводов и фабрик, открытием приисков и шахт. Однако подавляющая часть населения (85%) продолжала жить в деревне, и потому развитие сельского хозяйства имело для государства первостепенное значение.
Овчинка и выделка
В конце XVIII — начале XIX века главной отраслью промышленности в мировом масштабе была текстильная. Промышленная революция началась именно на ткацких фабриках — механический станок Эдмонда Картрайта, мюль-машина (сельфактор) Ричарда Робертса и т. д. Здесь же активнее внедрялась и паровая сила — в 1775–1800 годах заводы Уатта и Болтона в Сохо выпустили 93 паровые машины для ткацких фабрик и только 80 — для металлургических заводов, каменноугольных и медных копей. Основная часть русских купеческих династий вышла из текстильного бизнеса — Морозовы, Гучковы, Прохоровы, Рябушинские. Ткачи составляли подавляющее большинство пролетариата.
Спрос человечества на ткани, которые ранее производились вручную, а потому их было мало и стоили они дорого, впервые начал насыщаться. Если обратиться к литературе того времени, то в глаза бросается, с каким вниманием писатели описывали материю одежды своих героев — все эти ситцы, сатины, саржу, тафту, что было следствием дороговизны и редкости портновского материала.
Помимо хлопка основным сырьем для текстильной промышленности была шерсть. В Англии, где столетием раньше «овцы съели людей», больше не было места для расширения пастбищ. Решением проблемы стала колонизация Австралии, а потом и Новой Зеландии, превратившихся в овцеводческие колонии, главным экспортным товаром которых стала шерсть. Сопутствующим продуктом был вытопленный бараний жир.
Россия тоже чуть было не обзавелась собственной «Австралией». После русско-турецких войн второй половины XVIII века к ней отошли обширные степи Северного Причерноморья, никем не заселенные. Фаворит Екатерины II, отвечавший за вновь присоединенные области, Григорий Потемкин, ломал голову, изыскивая способы заселения и обустройства новых территорий. Как отмечал историк того времени: «Улучшение пород рогатого скота и баранов тоже не ускользнуло от его внимания; он предвидел, какое развитие может принять овцеводство на обширных степях новороссийских». «Полуденные места Империи Вашей», писал он императрице, «изобилуют руноносным скотом почти больше, чем вся Европа вместе; переменив шерсть в лучшую, через способы верные и простые, превзойдут в количестве сукон все прочие государства. Из всех мест, где лучшие бараны, я выписал самцов».
Как раз тогда в мире начался «мериносовый бум» — коронованные особы наравне с купцами и фермерами увлеклись разведением овец этой породы, лишь недавно вывезенной из Испании и дававшей тончайшую шерсть. Россия старалась не отставать от мировой моды. Почин Потемкина впоследствии поддержали и герцог Ришелье, генерал-губернатор Новороссии, также закупавший за границей мериносовых овец и организовавший в Одессе первую шерстомойню «иностранцу Миллеру», и министр коммерции граф Николай Румянцев. Поскольку опыта выращивания овец-мериносов ни у кого в России не было, неудивительно, что особенных успехов достигли немцы-колонисты, которые привезли с собой из Германии соответствующие знания и технологии.
Некоторые из них зарабатывали на мериносовой шерсти огромные деньги. Например, меннонит Иоганн Корнис получил за первые 20 лет занятий овцеводством чистую прибыль более 422 000 рублей. Самым крупным овцеводом Новороссии был Франц Фейн, имевший к 1858 году более 300 000 голов мериносов, что позволило ему записаться в купцы 1-й гильдии. Его наследник Фридрих Фальц-Фейн, не знавший, куда потратить свалившиеся на него средства, превратил свое имение Аскания-Нова в знаменитый заповедник, где акклиматизировались редкие породы животных, и получил потомственное дворянство от Николая II. Антон Чехов, проведший в тех местах детство и юность, вывел в своей повести «Степь» типичного предпринимателя-миллионера по фамилии Варламов, который «имеет несколько десятков тысяч десятин земли, около сотни тысяч овец и очень много денег».
Но золотой век «русской Австралии» продлился недолго. С середины XIX века началась распашка причерноморских и кубанских степей. Отечественную шерсть вытесняла более дешевая австралийская, земля отводилась под более рентабельную пшеницу, а остававшиеся животноводы переключались на молочное скотоводство. К 1913 году в России имелось 89,7 млн голов овец, но лишь 6% из них составляли тонкорунные породы. Валовый сбор шерсти составил 192 000 т, и только 12% было тонкой и полутонкой шерсти. Три четверти сырья для суконных фабрик России поставлялось из-за рубежа. Как оказалось, климат и демографию обмануть невозможно. Несмотря на удаленность, производство шерсти в Австралии и Новой Зеландии было рентабельнее, и пастбищам там не угрожали землепашцы. Однако на смену незадавшемуся тонкорунному овцеводству пришло другое, более успешное направление сельского хозяйства.