Лусия Берлин «Потерянное время»

Esquire18+

Лусия Берлин. Temps Perdu*

*потерянное время (фр.)

В больницах я работаю уже много лет, и если извлекла для себя какой-то урок, то вот какой: чем хуже пациенту, тем меньше от него шума. Вот почему, когда пациенты вызывают меня по громкой связи, я – ноль внимания. Я – сестра-хозяйка, моя первоочередная задача – заказать медикаменты и капельницы, доставить пациентов в операционную или на рентген. Естественно, в конце концов я все-таки отвечаю, обычно говорю им: «Ваша медсестра скоро зайдет!» Она же все равно зайдет рано или поздно. К медсестрам я теперь отношусь совсем по-другому. Раньше думала, они все упертые и бессердечные. Но истинное зло не в них, а в болезни. Теперь-то я понимаю: равнодушие медсестер – оружие против хворей. Болезнь надо побороть, растоптать. Задавить безразличием, если вам так больше нравится. А если пляшешь вокруг больного на задних лапках, то просто поощряешь в нем желание подольше не выздоравливать. Правда-правда.

Когда я только начала работать, услышав из динамика «Сестра! Скорее!», я спрашивала: «В чем дело?». Это отнимало слишком много времени; и вообще, в девяти случаях из десяти оказывается, что на телевизоре просто сбились цвета.

И только за теми, кто не может говорить, я приглядываю внимательно. Вот загорелась лампочка, нажимаю кнопку: молчание. Значит, человеку определенно есть что сказать. Как правило, что-то и впрямь не в порядке – допустим, калоприемник переполнился. Вот еще один урок, который я для себя вынесла (а больше, пожалуй, ничего): люди зачарованно следят за своими калоприемниками. Не только психи и маразматики – те забавляются с ними, как с игрушками, серьезно; всякий, кому поставили калоприемник, начинает благоговейно созерцать наглядность жизненных процессов. А если бы наши тела были прозрачными, как окошечко стиральной машины? Вот было бы здорово за собой наблюдать. Те, кто бегает трусцой, бегали бы еще усерднее, накачивая кровь в жилы. Влюбленные проводили бы еще больше времени в постели. «Черт, ты только посмотри, как сперматозоиды ломанулись!» А еще мы бы лучше питались: киви и клубникой, борщом со сметаной.

В общем, когда загорелась лампочка «4420, вторая койка», я пошла в палату. Пожилой мистер Брюггер, диабет, последствия обширного инсульта. Сначала я увидела полный калоприемник: во-во, так я и думала. «Я скажу вашей медсестре», – проговорила я, улыбнулась, заглянула ему в глаза. И, боже мой, испытала сильнейшее потрясение: как удариться об раму, когда падаешь с велика, или как соната Вентейля (вымышленное музыкальное произведение из цикла романов Марселя Пруста «В поисках потерянного времени». – Esquire) прямо тут, на четвертом этаже восточного крыла. Его черные глазки-пуговки, окаймленные серо-белыми складками-эпикантусами, смеялись. Без пяти минут глаза Будды… Глаза цвета терна, глаза терпеливые, глаза почти монгольские, глаза Кентширива смеются, встретившись с моими… Меня захлестнула память о любви, а не сама любовь. И мистер Брюггер это почувствовал, бесспорно, потому что с тех пор каждую ночь то и дело вызывает меня звонком вечной любви.

Он помотал головой: насмехается над тем, что я подумала, будто дело в калоприемнике. Я огляделась. На телеэкране раскачивались, как пьяные, кадры «Странной парочки» (американский ситком. – Esquire). Я отрегулировала телевизор и ушла, торопясь вернуться за свой стол, нырнуть в ласковые волны воспоминаний.

Маллан, штат Айдахо, 1940 год, шахта «Ипомея». Мне пять лет, я приподнимаю большой палец ноги – отбрасываю на стену тени от весеннего солнца. Сначала я его услышала, а только потом увидела. Яблочный звук. Или сельдерейный? Нет, это Кентширив ел луковицы гиацинтов, устроившись под моим окном. В уголках рта – грязь, губы пурпурные, как печенка, и влажные, как у мистера Брюггера.

Я выпорхнула к нему (к Кентшириву) без оглядки, без колебаний. По крайней мере, следующее, что помню, – как сама надкусывала хрустящие, холодные, взрывающиеся во рту луковицы. Он ухмыльнулся мне, и в щелях между складками жира на его пухлой мордашке засверкали его глаза-изюминки: давай же, смакуй. Нет, это слово он не произнес, это мой первый муж так говорил, посвящая меня в тайны лука-порея и лука-шалота в Санта-Фе, на нашей саманной кухне с vigas (балки. – Esquire) и мексиканским кафелем. Потом нас стошнило (Кентширива и меня).

Села за стол, работала на автопилоте: отвечала по телефону, договаривалась насчет кислорода и лаборантов, а сама улетала, оседлав ветер, в теплое марево кошачьих ив, душистого горошка и форелевых садков. Шкивы и оснастка шахты ночью, после первого снегопада. Соцветия борщевика на фоне звездного неба.

«Он знал каждый дюйм моего тела». Я это где-то вычитала, наверно? Неужели живой человек способен сказать такое? Той же весной, в лесу, раздевшись догола, мы пересчитывали все родинки друг на дружке, каждый день помечая тушью, на каком месте остановились. Кентширив подметил, что палочка для туши – совсем как елда у кота.

Кентширив умел читать. Его звали Кент Шрив, но, когда он назвался, я подумала, что это у него имя такое, а не имя и фамилия, и в ту первую ночь повторяла это снова и снова, беззвучно пела снова и снова, и с тех пор у меня всю жизнь такой обычай: «Джере-ми», «Крис-то-фер». Кент-ши-рив Кент-ши-рив. Он умел читать даже объявления о розыске преступников на нашей почте. И говорил, что, когда мы вырастем, наверняка прочтет объявление про меня. Конечно, я буду действовать под кличкой, но он догадается, что это я, потому что там будет написано: большая родинка на левой лодыжке, ожог на правой коленке, родинка в щели между ягодицами. Возможно, кто-то из моих прежних любовников прочтет эти строки. Но вы таких деталей не помните. А Кентширив вспомнил бы. Мой третий сын родился с такой же родинкой – прямо над задним проходом. В первый день его жизни я расцеловала это место, радовалась, что однажды другая женщина, наверно, поцелует его туда же или начнет считать родинки. Учет особых примет Кентширива занял больше времени, чем учет моих, потому что у него были еще и веснушки; вдобавок он не все позволял. Когда я добралась до его спины, он перестал мне доверять, сказал, что я привираю.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Легенды и мифы советского спорта Легенды и мифы советского спорта

Топ-10 легендарных спортсменов России

Esquire
Цифровое золото Цифровое золото

Откуда взялись деньги, которым не нужны банки и государства

Русский репортер
Анна Сидорова: девушка, с которой тепло Анна Сидорова: девушка, с которой тепло

Анна Сидорова проводит на льду, толкая камни для керлинга

Esquire
За что мы платим коммуналку? За что мы платим коммуналку?

Управляющую компанию можно и нужно контролировать

Лиза
Люк Бессон Люк Бессон

Правила жизни Люка Бессона

Esquire
Дети на стройке Дети на стройке

Борис Минц и сыновья превратили компанию в крупнейшего в стране владельца офисов

Forbes
100 самых сексуальных женщин страны 2017 100 самых сексуальных женщин страны 2017

Узри достойнейшую! Всех прочих, к слову, тоже!

Maxim
Партия хипстеров и Капков Партия хипстеров и Капков

Сергей Капков – о геополитике, парках и картошке

Esquire
Потому что Урюпинск Потому что Урюпинск

Зачем ведущий российский специалист по брендингу городов перебрался в провинцию

Русский репортер
Фаррелл Уильямс Фаррелл Уильямс

Фаррелл Уильямс: «Иногда самое трудное – это превращать молчание в слова»

Esquire
BMW 5-й серии BMW 5-й серии

Когда едешь за рулем, о пятиметровой длине даже не вспоминаешь

Quattroruote
Человек Памук Человек Памук

Орхан Памук отвечает на вопросы книготорговца Бориса Куприянова

Esquire
Кукольных дел мастер Кукольных дел мастер

Дизайнер обуви Фабрицио Вити показал Vogue сокровища своей квартиры

Vogue
Вадим Казаченко. Изображая жертву Вадим Казаченко. Изображая жертву

Ольга жаждала славы. И получила ее, пусть и скандальную, разыграв роль жертвы

Караван историй
Теплое местечко Теплое местечко

Топ 8 южных курортов, где можно прекрасно отдохнуть на море

Лиза
«Если бы не Сокуров, этого фильма просто не было» «Если бы не Сокуров, этого фильма просто не было»

Почему Балагов решил напомнить о жизни в конце 90-х и ужасах чеченской войны

Правила жизни
Город планетарного масштаба Город планетарного масштаба

Весь мир превращается в единый гигантский мегаполис

Русский репортер
Ноам Хомский: «Очевидно, что человеческая природа существует» Ноам Хомский: «Очевидно, что человеческая природа существует»

Знаменитый лингвист и философ Ноам Хомский, страстный критик пропагандистской машины медиа и американского империализма, дал в Париже интервью журналу Philosophie. Отрывки.

Psychologies
Алексей Герман-младший Алексей Герман-младший

Алексей Герман-младший: «Новая искренность – это пошлятина»

Esquire
Мед­ве­жий угол Мед­ве­жий угол

Дом в Подмосковье по проекту архитектора Дмитрия Долгого

AD
Ветрополис Ветрополис

Что происходит в единственном в России городе айтишников

РБК
Война и мир Федерико Урибе Война и мир Федерико Урибе

Самые известные его работы сделаны из стреляных гильз и патронов

Популярная механика
«Бюджет» страны «Бюджет» страны

Кого же из них выбрать, если нужен автомобиль с механической коробкой передач?

АвтоМир
Карта сокровищ Карта сокровищ

Поражающая воображение природа, чистейшие водоемы, идеальные для купания и рыбалки, замки, музеи и парки, простая и вкусная еда – неоспоримые аргументы в пользу отдыха в Австрии всей семьей.

Psychologies
Дело Хоттабыча Дело Хоттабыча

Какова плата за попытку ворошить прошлое

Русский репортер
Будущее автопрома Будущее автопрома

Последние достижения в сферах электромобилей и беспилотных авто

CHIP
Свадебный переполох Свадебный переполох

Как не стать комком эмоций перед свадьбой и организовать идеальное торжество

Cosmopolitan
Игры разума Игры разума

Возможно, размышляя, ты попала в ментальную ловушку и даже не заметила этого

Cosmopolitan
Алиса Лобанова: хочу, чтобы русские художники вошли в моду Алиса Лобанова: хочу, чтобы русские художники вошли в моду

И это не единственная мечта Алисы, которая кого-то удивит

Лиза
Джей Кей Джей Кей

Правила жизни Джей Кея

Esquire
Открыть в приложении