Лусия Берлин «Потерянное время»

Esquire18+

Лусия Берлин. Temps Perdu*

*потерянное время (фр.)

В больницах я работаю уже много лет, и если извлекла для себя какой-то урок, то вот какой: чем хуже пациенту, тем меньше от него шума. Вот почему, когда пациенты вызывают меня по громкой связи, я – ноль внимания. Я – сестра-хозяйка, моя первоочередная задача – заказать медикаменты и капельницы, доставить пациентов в операционную или на рентген. Естественно, в конце концов я все-таки отвечаю, обычно говорю им: «Ваша медсестра скоро зайдет!» Она же все равно зайдет рано или поздно. К медсестрам я теперь отношусь совсем по-другому. Раньше думала, они все упертые и бессердечные. Но истинное зло не в них, а в болезни. Теперь-то я понимаю: равнодушие медсестер – оружие против хворей. Болезнь надо побороть, растоптать. Задавить безразличием, если вам так больше нравится. А если пляшешь вокруг больного на задних лапках, то просто поощряешь в нем желание подольше не выздоравливать. Правда-правда.

Когда я только начала работать, услышав из динамика «Сестра! Скорее!», я спрашивала: «В чем дело?». Это отнимало слишком много времени; и вообще, в девяти случаях из десяти оказывается, что на телевизоре просто сбились цвета.

И только за теми, кто не может говорить, я приглядываю внимательно. Вот загорелась лампочка, нажимаю кнопку: молчание. Значит, человеку определенно есть что сказать. Как правило, что-то и впрямь не в порядке – допустим, калоприемник переполнился. Вот еще один урок, который я для себя вынесла (а больше, пожалуй, ничего): люди зачарованно следят за своими калоприемниками. Не только психи и маразматики – те забавляются с ними, как с игрушками, серьезно; всякий, кому поставили калоприемник, начинает благоговейно созерцать наглядность жизненных процессов. А если бы наши тела были прозрачными, как окошечко стиральной машины? Вот было бы здорово за собой наблюдать. Те, кто бегает трусцой, бегали бы еще усерднее, накачивая кровь в жилы. Влюбленные проводили бы еще больше времени в постели. «Черт, ты только посмотри, как сперматозоиды ломанулись!» А еще мы бы лучше питались: киви и клубникой, борщом со сметаной.

В общем, когда загорелась лампочка «4420, вторая койка», я пошла в палату. Пожилой мистер Брюггер, диабет, последствия обширного инсульта. Сначала я увидела полный калоприемник: во-во, так я и думала. «Я скажу вашей медсестре», – проговорила я, улыбнулась, заглянула ему в глаза. И, боже мой, испытала сильнейшее потрясение: как удариться об раму, когда падаешь с велика, или как соната Вентейля (вымышленное музыкальное произведение из цикла романов Марселя Пруста «В поисках потерянного времени». – Esquire) прямо тут, на четвертом этаже восточного крыла. Его черные глазки-пуговки, окаймленные серо-белыми складками-эпикантусами, смеялись. Без пяти минут глаза Будды… Глаза цвета терна, глаза терпеливые, глаза почти монгольские, глаза Кентширива смеются, встретившись с моими… Меня захлестнула память о любви, а не сама любовь. И мистер Брюггер это почувствовал, бесспорно, потому что с тех пор каждую ночь то и дело вызывает меня звонком вечной любви.

Он помотал головой: насмехается над тем, что я подумала, будто дело в калоприемнике. Я огляделась. На телеэкране раскачивались, как пьяные, кадры «Странной парочки» (американский ситком. – Esquire). Я отрегулировала телевизор и ушла, торопясь вернуться за свой стол, нырнуть в ласковые волны воспоминаний.

Маллан, штат Айдахо, 1940 год, шахта «Ипомея». Мне пять лет, я приподнимаю большой палец ноги – отбрасываю на стену тени от весеннего солнца. Сначала я его услышала, а только потом увидела. Яблочный звук. Или сельдерейный? Нет, это Кентширив ел луковицы гиацинтов, устроившись под моим окном. В уголках рта – грязь, губы пурпурные, как печенка, и влажные, как у мистера Брюггера.

Я выпорхнула к нему (к Кентшириву) без оглядки, без колебаний. По крайней мере, следующее, что помню, – как сама надкусывала хрустящие, холодные, взрывающиеся во рту луковицы. Он ухмыльнулся мне, и в щелях между складками жира на его пухлой мордашке засверкали его глаза-изюминки: давай же, смакуй. Нет, это слово он не произнес, это мой первый муж так говорил, посвящая меня в тайны лука-порея и лука-шалота в Санта-Фе, на нашей саманной кухне с vigas (балки. – Esquire) и мексиканским кафелем. Потом нас стошнило (Кентширива и меня).

Села за стол, работала на автопилоте: отвечала по телефону, договаривалась насчет кислорода и лаборантов, а сама улетала, оседлав ветер, в теплое марево кошачьих ив, душистого горошка и форелевых садков. Шкивы и оснастка шахты ночью, после первого снегопада. Соцветия борщевика на фоне звездного неба.

«Он знал каждый дюйм моего тела». Я это где-то вычитала, наверно? Неужели живой человек способен сказать такое? Той же весной, в лесу, раздевшись догола, мы пересчитывали все родинки друг на дружке, каждый день помечая тушью, на каком месте остановились. Кентширив подметил, что палочка для туши – совсем как елда у кота.

Кентширив умел читать. Его звали Кент Шрив, но, когда он назвался, я подумала, что это у него имя такое, а не имя и фамилия, и в ту первую ночь повторяла это снова и снова, беззвучно пела снова и снова, и с тех пор у меня всю жизнь такой обычай: «Джере-ми», «Крис-то-фер». Кент-ши-рив Кент-ши-рив. Он умел читать даже объявления о розыске преступников на нашей почте. И говорил, что, когда мы вырастем, наверняка прочтет объявление про меня. Конечно, я буду действовать под кличкой, но он догадается, что это я, потому что там будет написано: большая родинка на левой лодыжке, ожог на правой коленке, родинка в щели между ягодицами. Возможно, кто-то из моих прежних любовников прочтет эти строки. Но вы таких деталей не помните. А Кентширив вспомнил бы. Мой третий сын родился с такой же родинкой – прямо над задним проходом. В первый день его жизни я расцеловала это место, радовалась, что однажды другая женщина, наверно, поцелует его туда же или начнет считать родинки. Учет особых примет Кентширива занял больше времени, чем учет моих, потому что у него были еще и веснушки; вдобавок он не все позволял. Когда я добралась до его спины, он перестал мне доверять, сказал, что я привираю.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Федор Смолов Федор Смолов

Правила жизни Федора Смолова

Esquire
Логика Ло Логика Ло

За что мы столько лет любим Джей‑Ло

GQ
Легенды и мифы советского спорта Легенды и мифы советского спорта

Топ-10 легендарных спортсменов России

Esquire
Секретная Греция Секретная Греция

В майском номере Неллия Тогас знакомит нас со «своей» Грецией

Домашний Очаг
Полторы минуты славы Полторы минуты славы

Продюсер звезд российского TikTok рассуждает о будущем молодых инфлюенсеров

Esquire
Сладкая жизнь Сладкая жизнь

Глюк'oZa о семейном счастье и силе

Cosmopolitan
Висконти: Послесловие к мифу Висконти: Послесловие к мифу

«Смерть в Венеции» не дождалась своего выхода на экран при жизни Лукино Висконти

СНОБ
Jaguar XE – Audi A4 Jaguar XE – Audi A4

Британский и немецкий седаны. Так который из них круче?

АвтоМир
Я цы­ган­ский барон Я цы­ган­ский барон

IT-миллиардер Эрик Шмидт и весь его табор

Tatler
Дружба крепкая? Дружба крепкая?

Есть ли выход из "френд-зоны"?

Cosmopolitan
Рейтинг городов - 2017 Рейтинг городов - 2017

Почему Тюмень и Краснодар лидируют по качеству жизни

Русский репортер
Древо экономики Древо экономики

Роман Троценко о том, как вырастить новое поколение предпринимателей

Forbes
Силы спасения Силы спасения

Что предпринимается, чтобы в космонавтике было меньше места для героизма

Популярная механика
Республика предпринимателей Республика предпринимателей

Республиканские порядки в Великом Новгороде XII века

Дилетант
Сергей Бурунов: Дадут «Оскар», скажу: «Спасибо, тронут» Сергей Бурунов: Дадут «Оскар», скажу: «Спасибо, тронут»

Как актер справляется с ежедневным стрессом и почему не улыбается без причины

Лиза
Алиса Лобанова: хочу, чтобы русские художники вошли в моду Алиса Лобанова: хочу, чтобы русские художники вошли в моду

И это не единственная мечта Алисы, которая кого-то удивит

Лиза
Филипп Киркоров: Хочу, чтобы дети отвечали за свой выбор Филипп Киркоров: Хочу, чтобы дети отвечали за свой выбор

Интервью с эстрадным исполнителем Филиппом Киркоровым

Лиза
Дети на стройке Дети на стройке

Борис Минц и сыновья превратили компанию в крупнейшего в стране владельца офисов

Forbes
Адам Драйвер Адам Драйвер

Правила жизни Адама Драйвера

Esquire
Вадим Казаченко. Изображая жертву Вадим Казаченко. Изображая жертву

Ольга жаждала славы. И получила ее, пусть и скандальную, разыграв роль жертвы

Караван историй
Каталонский Мессионер Каталонский Мессионер

Лионель Месси – новая эпоха в футболе

Esquire
Фаррелл Уильямс Фаррелл Уильямс

Фаррелл Уильямс: «Иногда самое трудное – это превращать молчание в слова»

Esquire
Легкие штрихи Легкие штрихи

Техника Anti-age макияжа

Добрые советы
Всеволод «Север» Черепанов: «Мне бы хотелось сняться в кино» Всеволод «Север» Черепанов: «Мне бы хотелось сняться в кино»

Зачем дизайнер заставляет себя бегать по утрам и каким он видит будущее моды

Правила жизни
Сапоги и бахилы Сапоги и бахилы

Пары, где супруги во всем совпадают, счастливее? Не спешите с выводами

Домашний Очаг
Война и мир Федерико Урибе Война и мир Федерико Урибе

Самые известные его работы сделаны из стреляных гильз и патронов

Популярная механика
Аманда Сейфрид Аманда Сейфрид

О новом аромате, бесстрашии и сумасшедших поступках

Cosmopolitan
Ветрополис Ветрополис

Что происходит в единственном в России городе айтишников

РБК
Теперь всё можно Теперь всё можно

Мы нашли 25 доказательств, что жизнь в 30 становится понятнее и счастливее

Cosmopolitan
Между черной и белой Между черной и белой

Неприятно признаваться, но мы завидуем, и порой довольно мучительно

Добрые советы
Открыть в приложении