Рассказ Линор Горалик «Мойра Морта мертва»

EsquireКультура

Мойра Морта мертва

Линор Горалик

«Судьба — это всегда нечто общее, основанное на взаимосвязи, и поэтому мойры «прядут» не просто какую-то нить отдельной судьбы: они трудятся над всею тканью, и те части, которые предстают как нити, обретают судьбу только в переплетении и связи с другими частями. Мойры направляют движение нитей и их соположение. <...> Если бы мы считали, что мойры просто прядут нить, учитывая лишь ее длину, мы неверно представляли бы их деятельность, так как moira вбирает в себя нечто большее, предполагает, что один человек «становится судьбой» другому. Мойры и люди принадлежат друг другу». (Фридрих Юнгер)

Бомбили сильно. Мортинька вела себя ужасно, просто ужасно: стоило взвыть сиренам, как она начинала сучить коротенькими толстыми маленькими ногами и бросала на стол ножницы, вызывая у Децимы стон, потому что вот сейчас, вот ровно сейчас надо было работать, работать и работать, – но Мортинька принималась смеяться и всхлопывать пухлыми ручками, словно бы кавалер пригласил ее, дуру, на танец, а она и не знала, куда себя от обалдения деть. «Не трожь патефон!» – рявкала Нона, но это было безнадежно и бесполезно: Мортинька бросалась к крошечному патефону и начинала рыться в пластинках, словно не известно было заранее, что начнет сейчас омерзительно сливаться с сиреной приторная «Баркетта», и тогда Нона, матерясь, вставала, рывком перебрасывала на стол стекающую с коленей неопрятную кудель, подбегала, утопая туфлями на сбитых каблуках в покрывающих пол обрезках ниток, к нелепо вертящей задницей Мортиньке, брала младшую сестру за шиворот, как пацаненка, и швыряла обратно в кресло, и ножницы кидала ей на колени, и тогда Мортинька закрывала лицо руками и принималась выть младенческим голосом: «Я в убежище хочу-у-у-у! Как л-ю-ю-ю-юди хочу-у-у-у! Как все лю-ю-ю-ю-ю-ди хочу-у-у-у! В убежище хочу-у-у-у-у!..», и патефон тоже выл на «у-у-у-у!», и выла на «у-у-у-у!» сирена, и тут Децима не выдерживала и взвизгивала: «Давай! Давай! Плюнь на все! Выйди из квартиры! Вали в убежище! Пусть тебя разнесет к чертовой матери! Пусть тебе голову твою гребаную размозжит!» Мортинька обхватывала пухлыми руками толстый животик, складывалась пополам, заливалась несчастными и злыми слезами, а потом хватала ножницы и начинала резать, резать, резать не глядя красные шерстяные нитки, хватая их горстями и кромсая так, что ножницы засекались и скрипели, и кроме этих звуков, да шуршания веретена в руках старшей из сестер, да клацанья Нониной стальной линейки больше не было в сотрясающейся от взрывов комнате никаких звуков, потому что давно отвыла свое дурацкая «Баркетта», и молчало радио, и звенел внизу упрямый, злой, несгибаемый петровский трамвай, и сестры знали, что, когда радио затрещит и заговорит снова, Децима вздохнет и скажет: «Ну давай херотень разговаривать», но выключать радио никто не пойдет, без радио жизни не было, а была одна тьма. Почему-то после бомбардировок всегда была одна и та же передача, – читали солдатские письма с фронта, и Мортиньку это поражало: ее все мучило, как это получается, что у ласкового человека с бархатным голосом, сменившего на посту ведущего немолодую женщину (Мортинька помнила, как Нона сказала два месяца назад, хмыкнув: «Вот и радио твое любимое поменяется, а то сил уже нет это ее блеянье слушать», и Мортинька всплакнула перед тем, как щелкнуть ножницами возле сестриного большого пальца), всегда есть наготове с десяток писем, хоть днем, хоть ночью, и все такие задушевные. «Дорогие мои петровчане», – произносил бархатный голос, и Мортинька представляла себе, что идет он из глубин такой же, как ее собственная, двухкомнатной квартиры где-то в их городе – в городе, которого она никогда не видела, кроме как из окошка, хоть и жила не то чтобы в центре, но в месте приличном, даже престижном, и как только порядочные люди до войны ни крутились, чтобы сюда переехать: и «Кировский» заводик, где три четверти города работает, совсем близко, и вид на Финский залив открывается светлый, русский, благостный, и до центра на трамвае всего ничего, можно даже пешочком пройти. Все это Мортинька знала, потому что слушала по ночам, прильнув к стенке ухом, разговоры соседки с мужем, – те жили нежно, как два голубка, и о чем только не разговаривали, и что только не делали между собой, – Мортинька благодаря им и про это кое-что понимала, хотя и очень смутно, – но слушала жарко и жадно; еще у них был пацаненок, бедовый, который в школе кого-то не так трогал, а за окном, где его могла видеть Мортинька, вечно таскал в руках то какие-то железяки со стройки, то вытащенные из мусорной кучи доски с гвоздями, то еще что-нибудь неподобающее. Теперь-то ничего хорошего не осталось от их района, потому что бомбили «Кировский» страшно, и говорили сосед с соседкой, что это будто бы из-за того, что на заводике уже почти придумали, как из водорослей хлеб делать, и теперь немцу конец, потому что ему скоро жрать будет нечего, а мы всю страну пятью хлебами накормим, – да только сколько Мортинька об этом ни думала, столько у нее получалось, что из водорослей выйдет такой хлеб, который лучше немцам отдать. Их же собственный трехэтажный дом стоял без единого скола, без малейшей царапинки, и соседи шепотом (так, что даже Мортинька не могла этого слышать) говорили друг другу, что это Божья милость за то, что во время революции в подвале этого дома комиссары слепую великомученицу Арину изнасиловали и расстреляли, – но в неведении своем поминали не того Бога, и не в милости, а в простой прагматике и порядке вещей тут было дело. Нона отца не любила и говорить о нем никогда не хотела, даже если Мортинька пыталась начать окольными путями словно бы необязательный разговор, – сидя, например, у окошка и сделав вид, будто прошла мимо женщина с коляской, и под этим предлогом с наигранной веселостью заговорив о том, что младенцы прелесть какие хорошенькие, и тут же спросив, правда ли, что отец лично пришел их посмотреть, когда они родились? Нона в ответ на это чайной ложкой шлепнула ее по уху и сказала беззлобно: «Мозг у тебя как у младенца, коза ты наша». Мортинька привыкла и не обиделась; Дециму же спрашивать совсем не имело смысла, та отца видела, насколько Мортиньке было известно, дважды, и встречи эти оставили отца крайне недовольным. Но когда из желтоватого приемника с темно-серыми полосками пыли, скопившейся в пластмассовых прорезях, сердечный голос говорил: «Дорогие мои петровчане!», Мортинька прикрывала глазки и позволяла себе подумать, что вот таким голосом мог бы говорить отец; виделся он ей в то же время громадным, с мускулами, как пушечные ядра, с лицом, закрытым от посторонних глаз черными облаками, – но голос у него был сладостный, и оттого делалось еще страшнее. «Дорогие мои петровчане! – говорил радиоотец. – С вами передача «Письмо пришло домой». Наши солдаты бьют ненавистного врага, а мы читаем их заветные строчки вместе с вами». «С херами!» – хрюкала Децима, но Мортинька начинала часто и жалобно моргать, и Децима, не переставая вращать веретено, дергала плечом, поджимала губы, слушала. Там, где солдат безжалостно уничтожал врага, не жалея последней капли крови, голос становился задушевным, ласковым, словно бы самая сокровенная фантазия солдата исполнялась и не о чем было ему больше мечтать на земле; зато когда солдат писал, что передает приветы матери или что обнимает жену, голос становился властным, гулким и чеканил слова, сурово напоминая всем, кто тут над кем хозяин, и укрепляя Мортиньку в дурацком ощущении, что отец, именно отец ровно так бы и говорил, и Мортинька, забывая о своей коротконогой полноте, видела, как она ползет, перебирая сильными руками, среди взрывов и огня, а в третьей руке (не важно) держит над собою гранату, и эта граната (не важно), и потом госпиталь, и какой-то мужчина (громадный, лицо в черных облаках, выпирает живот, голос низвергается на Мортиньку громом) дает ей медаль размером с хорошую картофелину, и страна стоит вокруг Мортиньки, гордясь и рдея, а Мортинька так сладко и хорошо умирает. Под раннее утро становилось не до мыслей, радио молчало, бомбили, бомбили и бомбили, Мортинька скулила и завывала, и резала, резала, резала нитки, а потом бросала ножницы и начинала кричать детским голосочком: «Не буду! Не буду! Не буду!..», и Децима отвешивала ей пощечину твердой, узкой, с полированными, как дерево, мозолями рукой, и тогда Мортинька переходила на тихую икоту, и одного ей хотелось: вырваться когда-нибудь из этой квартиры, из этого нерушимого дома, и каким-нибудь невообразимым способом добраться до другого города или даже до деревеньки – до Невска, или Кировска, или Василеостровского – и найти там таких же, местных, трех сестер, и узнать, красные у них нитки али какие еще, и все ей казалось, что у всех нитки белые, или синие, или зеленые, и только они с сестрами живут по колено в шерстяной крови. Ножницы ложились обратно в руку, щелкали, падали обрезки ниток. Часам к десяти утра наступала некоторая передышка, умирали в это время меньше, и Мортиньке надо было ползать по полу, собирать «резанину», как ее называла Децима, в протертый до основы казенный мешок, который всем им выдавали после рождения, и все они втроем, не оставляя основного занятия, в свободные минуты чесали обрезки старыми, как сам городишко Петровск, деревянными гребнями с поеденными временем тонкими железными зубьями, превращая резанину снова в кудель; радио разговаривало, и призывало граждан помогать фронту, и пело, и настал момент, когда Мортинькино сердце вдруг превратилось в тугой комок и разжалось не сразу, нехотя, и Мортинька, не видя, что делает, щелкнула мимо нитки, и кто-то, не имеющий ни малейшего значения, даже не понял, как так вышло, что ревущий алый автомобиль подбросил его в воздух, как резиновую куклу, – и вот он лежит, невредимый, онемевший, окруженный восторженными зеваками, и не подозревает о своем будущем мучительном бессмертии. Радио все еще говорило, повторяло: трамвайных, трамвайных, трамвайных вагоновожатых, стране нужно много, много, много трамвайных вагоновожатых, Мортинька, это для тебя, ты слышишь, Мортинька, Мортинька, Мортинька, Мортинька и все остальные женщины, дорогие женщины, вопреки всем усилиям ненавистного врага мы будем водить трамваи, трамваи, трамваи, три дня обучения, обучения, обучения, и форма с погончиками, и завтра надо стоять в семь утра на трамвайной остановке, ждать учебного трамвая прямо под твоим, Мортинька, домом, слышишь ли ты, слышишь? Сердце у Мортиньки побежало быстро-быстро, и, стараясь не шевелить щекастой кудрявой головой, она посмотрела на сестер, но тем дела не было до нее, дурочки, надо было допрядать, домеривать, раненные шрапнелью и заваленные завалами сами о себе не позаботятся, и Мортинька принялась быстро-быстро щелкать, не глядя, и много кому в тот день не повезло, пока Нона не шлепнула сестру по руке и не сказала: «Ты вообще смотришь, где я держу, коза?» Тогда Мортинька стала вести себя осторожно и вела себя осторожно до самого вечера, и когда вечером опять рвался от воя воздух и дом напротив аккуратно сложился гармошкой внутрь себя, Мортинька не бросилась к патефону и не кружилась на коротких ногах, а усердно и аккуратно резала, что положено, и Децима, изнемогая, зря искала, за что бы отвесить сестре по мягким брыльцам сухую, короткую, сладкую оплеуху, – а ночью в небе над маленьким Петровском бились две эскадрильи, и шуму было много, а работы мало, и Нона поглядывала на Мортиньку настороженно: та сидела прямо, чикала аккуратно, два раза, когда Нона намеренно ошибалась и в последнюю секунду восклицала: «Ах, нет, стой, стой!» – Мортинька вовремя останавливалась, и это тоже было странно. На рассвете старшие переглянулись: нет, это невыносимо. Терзать Мортиньку, ругать Мортиньку, брать Мортиньку в узду – это было главное и единственное отдохновение их, через это они любили друг друга, понимали друг друга и поддерживали. Без этого страшны и монотонны были их непреходящие труды, а эта послушная, тихая и работящая Мортинька была еще страшнее, и они смотрели друг на друга и чувствовали, как сладостное раздражение поднимается в них, как одна в другой начинают они подмечать крошечные, но невыносимые вещи, как одна на каждом вдохе отвратительно присвистывает сквозь зубы, а другая при каждом замере всем корпусом поворачивается справа налево, и от этого дребезжит на столе слишком близко к краю поставленный стакан, и рты их уже начали наполняться едкой горячей слюной. А виновата во всем была Мортинька, неожиданно послушная Мортинька, и надо было срочно предпринять что-то, и они, не сговариваясь, уперлись в нее взглядами, принялись, не прекращая своего дела, искать разрядки, и Децима уже готова была прошипеть, что пробор у Мортиньки в редких пушащихся волосах кривой, смотреть противно, а Нона собралась взвизгнуть, будто Мортинька, резанув слишком близко, задела ее по пальцу, – как вдруг произошло поразительное: Мортинька, все поглядывавшая на круглые часы в толстом граненом стекле, вскочила. На пол полетела с пухленьких колен, едва прикрытых постоянно уползающей вверх коричневой клетчатой юбкой, красная резанина; несколько ниток, зацепившихся за подол, повисли на нем вермишелинами; ножницы грохнулись и подскочили; остолбенели сестры. В ту же секунду Мортинька ринулась к двери и принялась биться с замком, не открывавшимся лет двадцать пять, а то и боле, – и вдруг завыло за окнами, и радио завыло, и стало ясно, что опять началось, и на секунду чувство долга и сила привычки в Мортиньке оказались так сильны, что она покорно опустила ручки и сделала два маленьких шажка по коридору обратно в комнату. Из комнаты орали про «сучку» и всякое другое, предсказуемое, и Мортинька представила себе, что отец обхватывает ее всю огромной своей ладонью и мягко разворачивает назад, обратно ко входной двери, но получилось плохо: отец бы, наверное, сгреб ее просто и швырнул на место, и еще почему-то Мортиньке представлялось, что ножницы со всего маху воткнул бы ей в бедро, прежде чем сунуть в руки, – отец все знал про чувство долга и взыскивать умел нещадно. Но был и другой долг у Мортиньки, другой, тот, о котором то сладко, а то страшно говорило радио, и Мортинька навалилась на дверь, и пока доносился до нее визг сестер, ни одна из которых не вправе была взяться за ножницы, Мортинька все дергала и дергала замок, – и вдруг тот открылся легко и гладко, и Мортинька вывалилась на лестничную площадку, и понимая, что уже не семь часов, а побольше, понеслась вниз по лестнице. Это было странно и страшно: Мортинька не ходила прежде по лестнице никогда; принцип ей был ясен, ноги несли ее хорошо и надежно, но чувство, что вот сейчас их ножной ум откажет и она кувырком покатится вниз, не оставляло ее, и когда всей огромной своей дурацкой грудью она навалилась на дверь подъезда и вылетела наружу, на совершенно пустой, искореженный бомбами тротуар, ей стало гораздо, гораздо легче. Выли сирены, и выло в небе, и яростно звенел идущий по чудом не раскуроченным рельсам красный бесстрашный трамвай, и колотилось Мортинькино сердце, пока она бежала, тряся животиком, к трамвайной остановке, удивительно целой среди искореженного металла и красиво блестящих в свете шарящих лучей осколков стекла. Но трамвай был не тот – не понятно, тот ушел уже или не пришел еще, а только этот был не тот: этот был обычный пассажирский трамвай, и в нем были пассажиры, серые и черные, и как только открылись двери, они по-тараканьи кинулись врассыпную, быстро-быстро перебирая короткими ногами, пригнувшись так, что тощие длинные спины были параллельны земле. Из-за этих тараканов и этого дурацкого, неправильного трамвая Мортинька не могла понять, опоздала ли она, и задыхалась, вытягивала шею, пыталась проскочить сквозь тараканий бег и разглядеть, нет ли еще одного, желанного, долгожданного состава там, за красными вагонами, и ужасно

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Следы на песке Следы на песке

Как Андре Ситроен организовал экспедицию через пустыню Сахара

Esquire
«Мы ушли в никуда». Учителя о переходе школ на дистанционное образование «Мы ушли в никуда». Учителя о переходе школ на дистанционное образование

Пандемия ставит перед российским образованием новую задачу

СНОБ
У Шивы длинные руки У Шивы длинные руки

Рассказ Валерия Цуркана «У Шивы длинные руки»

Знание – сила
Премию Тьюринга за 2019 год присудили за компьютерную графику Премию Тьюринга за 2019 год присудили за компьютерную графику

Награда премии Тьюринга досталась двоим специалистам из Pixar

N+1
Чавчавадзе Чавчавадзе

Чавчавадзе — грузинский род, сыгравший важную роль в российской истории

Дилетант
Небоскребы в степи: зачем туристу ехать в столицу Казахстана Небоскребы в степи: зачем туристу ехать в столицу Казахстана

Нур-Султан пытаются превратить в новый Дубай

РБК
Самые полезные диеты: 3 методики для здоровья и ясного ума Самые полезные диеты: 3 методики для здоровья и ясного ума

Существуют ли действительно оздоравливающие диеты или это лишь рекламный трюк

Cosmopolitan
7 лжеполезных перекусов 7 лжеполезных перекусов

Для перекусов мы всегда ищем что-нибудь полезное

Худеем правильно
«Нечем радоваться»: где найти энергию, чтобы стать счастливым «Нечем радоваться»: где найти энергию, чтобы стать счастливым

Наши эмоции напрямую зависят от состояния тела

Psychologies
Как узнать ip принтера: самые простые способы Как узнать ip принтера: самые простые способы

Сетевой адрес принтера в зависимости от некоторых обстоятельств может меняться

CHIP
Мужчина и мать его женщины: культурно-социологический анализ тёщи Мужчина и мать его женщины: культурно-социологический анализ тёщи

Эта женщина рано или поздно появляется в жизни любого мужчины

Maxim
Магнитные поля галактик: что это такое Магнитные поля галактик: что это такое

Обычно магнитные поля ассоциируют с планетами и звездами

Популярная механика
Задание выполнено Задание выполнено

Дэниел Крейг о ненависти, боли и всеобщей любви

GQ
Физики создали растягивающийся в восемь раз суперконденсатор Физики создали растягивающийся в восемь раз суперконденсатор

Этот суперсонденсатор может стать источником питания для гибких устройств

N+1
Фотонный кристалл позволил создать источник сверхпланковского излучения Фотонный кристалл позволил создать источник сверхпланковского излучения

Ученые продемонстрировали работу принципиально нового источника излучения

N+1
Хорошее время для экспериментов Хорошее время для экспериментов

В условиях изоляции на психику человека влияет комплекс факторов

N+1
Минус 100 млрд рублей в неделю и всплеск безработицы: какими могут быть последствия карантина для Москвы Минус 100 млрд рублей в неделю и всплеск безработицы: какими могут быть последствия карантина для Москвы

Неделя карантина в Москве обходится экономике города в 75-112 млрд рублей

Forbes
Александр Чернокульский: Через 50 лет борьба за климат обойдется дороже Александр Чернокульский: Через 50 лет борьба за климат обойдется дороже

Интервью с климатологом Александром Чернокульским

РБК
Stratolaunch представила гиперзвуковые планеры и многоразовый космоплан Stratolaunch представила гиперзвуковые планеры и многоразовый космоплан

Компания планировала запускать спутники на орбиту, но сменила курс развития

N+1
Сила притяжения Сила притяжения

Парфюмерные эксперты о том, как на нас влияют афродизиаки

Grazia
Сказка о царевне Сказка о царевне

Художница из Петербурга Юлдус Бахтиозина заставила Европу полюбить кокошники

Vogue
Домашний карантин: 13 занятий в удовольствие Домашний карантин: 13 занятий в удовольствие

Сидение дома может раздражать, а может дарить прекрасные возможности

Psychologies
Бомбически рекомендую! Евгений Рыбов о любимых фильмах, сериалах, книгах, приложениях и стендапе Бомбически рекомендую! Евгений Рыбов о любимых фильмах, сериалах, книгах, приложениях и стендапе

Рекомендации от телеведущего и актера дубляжа Евгения Рыбова

Maxim
Спрос на убийства Спрос на убийства

С середины XVI до конца XVII века в Европе произошла подлинная научная революция

Дилетант
Хулиганка и изменница: удивительная жизнь принцессы Маргарет Хулиганка и изменница: удивительная жизнь принцессы Маргарет

Кто бы мог подумать, что такое позволяла себе особа королевской крови

Cosmopolitan
Куда направить стопы Куда направить стопы

Плоскостопие, на первый взгляд, кажется безобидным нарушением

Лиза
Огромная ракета и трупы черепах вместо тихой гавани на берегу океана: как SpaceX Илона Маска уничтожает деревню Бока-Чика в Техасе Огромная ракета и трупы черепах вместо тихой гавани на берегу океана: как SpaceX Илона Маска уничтожает деревню Бока-Чика в Техасе

SpaceX уничтожает поселение в южном Техасе, выкупая один дом за другим

Esquire
Байки из гаража: как инженеры Porsche хотели «Москвич» улучшить Байки из гаража: как инженеры Porsche хотели «Москвич» улучшить

Гениальная идея усовершенствовать массовый советский автомобиль

Maxim
#LOVEIS… #LOVEIS…

Любовь бывает разная: братская, родительская или супружеская

Grazia
12 фактов об Индиане Джонсе 12 фактов об Индиане Джонсе

Чтобы добыть эти факты, нам пришлось преодолеть сто ловушек

Maxim
Открыть в приложении