Лимонов и Нью-Йорк. 1975–1980
Лимонов и Щапова приезжают в Нью-Йорк. Поначалу попадают под покровительство Александра Либермана, главы Conde Nast, но надежды Елены на карьеру модели и Эдуарда на карьеру писателя не реализуются. Щапова уходит, Лимонов переживает нервный срыв. Пишет «Эдичку» – скандальный откровенный роман об опыте жизни на социальном дне. Некоторое время работает слугой миллиардера.
Елена Щапова: «Ни я, ни Лимонов никогда не думали об эмиграции. Нас просто выставили, и нашего согласия никто не спросил. В те славные времена мы дружили с послом Венесуэлы Регуло Бурелли. Знаток и поклонник русской культуры, он устраивал не только фантастические приемы для официальных лиц, но и шумные праздники для художников и поэтов, не одобренных властью. КГБ пробовал заставить Лимонова работать на них, конечно же, он отказался. Платой за отказ и было наше изгнание.
В первые месяцы эмиграции казалось, что мы уехали ненадолго. С собой взяли только два маленьких чемодана, в одном из них у меня лежали вечерние платья и вечерние туфли. Честно говоря, мы тогда не до конца понимали, что уезжаем навсегда, было впечатление, как будто заснули в Москве, а проснулись в Вене.
В Вене все не нравилось, все чужое, немецкий язык был неприятен. На последние копейки, которые выдавал Толстовский фонд, ходили в музеи или покупали ненавистные сосиски. Время от времени Лимонов давал интервью местным журналам, но все это время было просто ожиданием визы в Италию, а потом в Америку.
Все наши надежды были на Нью-Йорк»
Из интервью Лимонова:
«Я всегда был патриотом и никогда не скрывал этого. В моих милитаристских устремлениях, я считаю, нет ничего зазорного. В отличие от многих русских, попавших на Запад, я России никогда не стеснялся. Скорее, чувствовал определенный комплекс превосходства по отношению к Западу. Что же касается России, я всегда исходил из того, что мы – великая нация. Да, когда-то мы захватили земли, так уж это сделали наши деды, и я чувствую определенную гордость за мою родину, за ее историю».
Анатолий Брусиловский: «Я говорю: «Эдик, ты пойми меня правильно, ты отдаешь себе отчет в том, что ты там будешь делать? Ты хорошо знаешь язык?» Он отмахивался, а видно было, что истерически боится. Хочет, но переживает, не знает ответов.
Но важно понять. Трудно объяснить современным читателям, насколько опасен был ход его жизни в Советском Союзе. У него не было никакой перспективы. Он остро ощущал себя человеком, у которого совершенно нет завтрашнего дня. Он не думал: «Вот напишу книжку, пойду в издательство, они издадут, будет трудно, но я найду каких-то людей, которые за меня попросят». Ничего этого не было. С самого начала для всех было ясно, что такому человеку никакого будущего не положено в этой стране.
При этом был ли он диссидентом? Нет. С другой стороны, он точно был несоветским человеком, которого система не могла терпеть никаким образом, потому что хоть он червячок маленький, но разъедает наш строй. Из-за того что он не был диссидентом и в то же время был нежеланным в этом сюжете, в этой стране, в этой идеологии и т. д., он вынужден был уехать».