Поворот сюжета
Мелкий российский чиновник XIX века — существо малооплачиваемое, почти бесправное и забитое, влачащее убогое существование, скрашиваемое воровством и мздоимством. Но иногда в нём поднимается что-то этакое, болезненно-горделивое, и тогда горе оказавшемуся на пути его гнева…
В 1842 году Николай Васильевич Гоголь заканчивает повесть «Шинель», одно из первых и ярчайших произведений великой русской литературы о «маленьком человеке». Её герой, Акакий Акакиевич Башмачкин, незаметный, безответный писарь, «вечный титуляшка», то есть чиновник 9-го класса Табели о рангах без малейшей надежды на повышение по службе. Жалованья он получает 400 рублей ассигнациями в год, и этого едва хватает на наём убогой комнаты и скудное питание.
Тёплое местечко
Лесничий Иван Рейнман, из российских немцев, также состоял в невысоких чинах, разве что звание носил военное. Жалованье ему полагалось ещё меньшее, чем гоголевскому герою, — 300 рублей в год, но имелись весьма существенные «бонусы» — казённое жильё и дрова для его отопления, участок земли порядка 15 десятин (его можно было сдавать в аренду или нанимать батраков), различные дополнительные выплаты, в том числе «шинельные». Кроме того, имелись и «безгрешные» (в «грешных» наш герой замечен не был) доходы частного порядка: например, один помещик за организацию совершенно законной охоты на медведя дал ему 14 рублей «чаевых». Наконец, «обслуживаемый участок» был чудо как хорош — старолахтинские леса, рядом со столицей (ныне — примерно территория Юнтоловских лесопарка и заказника на территории Приморского района Петербурга); принадлежал он дворцовому ведомству, что придавало служащим дополнительный статус. Иными словами, положение Ивана Рейнмана было куда завиднее, чем у Акакия Башмачкина.
И до поры до времени всё шло хорошо: он не жаловался, на него не жаловались. Но в 1840 году честный Рейнман ввязался в дело, в конечном итоге стоившее ему жизни…
«Какое из вредных влияний…»
«При употреблении мер, изложенных в Лесоохранении, лесничему должно на каждом месте исследовать и определить: какое из вредных влияний для данного леса наиболее опасно; потом, сосредоточив все средства к отвращению опаснейшего влияния, к той же цели направить хозяйство, а менее опасные влияния оставить без внимания…» — утверждала должностная инструкция начала 1840-х годов. Старолахтинский лесничий в начале второго десятилетия своей беспорочной службы пришёл к выводу что наибольший вред подконтрольным ему угодьям наносят хищнические порубки, производимые одним из арендаторов с благословения (предположительно, небескорыстного) главного смотрителя лесов Алопеуса, о чём и известил «кого следует». Алопеус, избрав задолго до него изобретённую тактику, начал хлопотливо оправдываться, делая упор не на существо дела, а на личность обличителя, человека, по его словам, нерадивого, вздорного, постоянно нетрезвого и — кульминация! — психически ненормального.
Однако лес — это вам не нормы усушки и утруски, тут скрыть незаконные порубки трудно, свежие пеньки в одночасье не выкорчуешь. Ревизия насчитала злоупотреблений на 1830 рублей серебром (более 6400 рублей ассигнациями). С арендатора постановили убыток взыскать, главного смотрителя отдать под суд, однако ж последний в процессе неспешных следственных действий, как тогда говорили, «приказал долго жить». На его место был назначен новый.