Невеликий разведчик
В прошлом номере журнала мы начали рассказ о сложной судьбе советского разведчика Эрнеста Фурмана, погибшего, как и многие его товарищи, от рук своих же коллег. Завершаем этот рассказ.
Если воспользоваться образом коллеги-исследователя Николая Лузана, сравнившего Иностранный отдел конца 30-х годов с минным полем, то именно Эрнеста Фурмана следует признать минёром. В процессе реабилитации дополнительная проверка Главной военной прокуратуры (ГВП) выявила материалы, характеризующие его неоднозначно. Так, обзорная справка по личному и служебному делу № 1855 из архива КГБ при Совете министров СССР на бывших сотрудников НКВД ссылается на рапорт полномочного представителя СССР в Чехословакии Сергея Александровского на имя Николая Ежова. В нём полпред указывает, что «Фурман является человеком, преданным партии, но потерял ориентацию в работе в Чехословакии и роняет авторитет НКВД, поскольку допускает интриги среди товарищей».
Дальнейшие события показали, что эти интриги послужили прекрасным следственным материалом. Спустя почти девять десятков лет «минное поле» в деле Фурмана обезвреживается с трудом. Иногда возникают сомнения даже в том, как в действительности звали некоторых фигурантов, включая главного. На титульном листе папки дела указано имя — Эрнест. Но лица, знавшие Фурмана близко, в документах называют его Григорием. А в одном из них за подписью партийного секретаря коллектива № 5 (ранее — № 7) ИНО Анатолия Леоненко читаем следующее: «Справка на члена ВКП(б)… Фурман Эрнеста Яковлевича, он же Фурман-Стырский Герц».
Сложившаяся в еврейской среде ещё в Российской империи тенденция менять имена путём их русификации получила продолжение и после Октябрьской революции. А причастность к коммунистическому подполью и спецслужбам с их оперативными псевдонимами, иногда несколькими у одного, её только усугубляла. Так и с сестрой Фурмана, женой немца Рихтера Евгенией. Непонятно, кто это из двух его сестёр, которых перечисляет на допросе его земляк и заместитель по отделению Хиель (Игнатий) Рейф (к слову — первый резидент Кима Филби): Ида или Эсфирь. Третья, Клара, сохранила своё прежнее имя.
Первые «мины», на которые предстояло наступить в 1937-1938 годах, были заложены ещё тогда, в 1933-м, когда при полном одобрении партийной организации Иностранного отдела Фурман был выдвинут в председатели комиссии по чистке. Там он проработал год до своего отъезда в венскую резидентуру, чтобы сменить Карла Силли. Этот резидент теперь также входит в «разведывательный пантеон», где не оказалось места для Фурмана. Что касается его самого, то он в первой половине 30-х входил во вкус укрепления своего партийного авторитета в глазах тогда ещё не наркома внутренних дел, а секретаря ЦК ВКП(б) Николая Ежова — путём написания на его имя заявлений, компрометирующих своих коллег: «Такие заявления я писал на Фельдмана, Особоуполномоченного НКВД — немецкий шпион; Дейч — троцкист; Ильк — немецкий шпион; Мнацакановых Азария и Эрну — немецкие шпионы; Гурского — польский шпион; Рейфа — польский шпион…»
Характерно, что, войдя в раж, Фурман не сделал исключения для своего земляка и заместителя Рейфа, которого в 1934 году ожидала командировка в Лондон и вербовка вместе с другим Дейчем, не Яковом, а Арнольдом, «кембриджцев» Кима Филби и Дональда Маклина. А ведь 10 лет назад начальник дал заму «путёвку в жизнь» по разведывательной линии, устроив на работу в советское торгпредство в Берлине. Тем более символично, что и Рейф, и Фурман были арестованы в один и тот же день по ордерам с «соседними» номерами 162 и 163, подписанными лично Ежовым.
Понимая, куда всё катится после демарша сестры Фурмана Евгении, на которую брату пришлось писать заявление об аресте после её отказа от советского гражданства ради возвращения в Голландию к мужу Рихтеру, Рейф, по-видимому, в долгу не остался. Письмо с подписью без расшифровки содержит данные, указывающие на то, что автор имел отношение к резидентуре ИНО НКВД в Берлине, был близок с Фурманом и работал под его началом в Москве. С высокой степенью вероятности автором письма мог быть только Рейф.