Галлиполийский крест
Поражение легко превращает расстроенную армию в толпу. Процесс возрождения — тем более в унылых условиях зарубежного изгнания — потребовал гораздо большего времени, тяжёлых трудов и самопринуждения от каждого военного, кто после Крымской эвакуации 1920 года отказался снять погоны.
Главнокомандующий Русской армией и георгиевский кавалер, генерал-лейтенант барон Пётр Врангель говорил подчинённым о необходимости сохранения армии за рубежом в качестве полноправного субъекта, представлявшего Россию перед иностранцами. Однако обычной реорганизации структуры войск, вывезенных в Турцию, было мало. Требовалось воссоздать не только армию, но и её дух — и глубокий смысл дальнейшего существования на чужбине.
Жизнь в голом поле
Чины I армейского корпуса георгиевского кавалера и генерала от инфантерии Александра Кутепова, расселившиеся в конце ноября — декабре 1920 года в Галлиполи и в долине Муним-бей-Дере, лишь отдалённо напоминали военнослужащих. Последний командир Гвардии Преображенского полка с первого дня взялся за восстановление дисциплины. Кутепову в его деятельности помогали три георгиевских кавалера и героя Великой войны: начальник пехотной дивизии генерал-лейтенант Владимир Витковский — гвардеец-кексгольмец, начальник кавалерийской дивизии генерал-лейтенант Иван Барбович — ингерманландский гусар, и командир артиллерийской бригады генерал-майор Анатолий Фок — кавказский гренадер-артиллерист. Подтянутый Кутепов как будто не замечал общей подавленности и обременял подчинённых постоянными работами, упрямо требуя обживаться. Его боялись, ругали за жестокость — и нехотя, с ворчанием всё же слушались.
9 декабря (26 ноября ст. ст.) 1920 года в праздник Георгиевских кавалеров на первый парад в долине вышла лишь небольшая часть войск, производивших грустное впечатление. «На ногах вместо сапог намотано тряпьё, а сапоги расквашены и все пальцы наружу, — вспоминала жена офицера-авиатора. — Стоят по щиколотку в грязи, под дождём. Им командуют — стройся, а они и не знают, как строиться. Они всё забыли». Кутепов ситуацию переломил — и сравнительно скоро все всё вспомнили.
Сначала обустраивали лагерь. Кровати и койки делали из подручных материалов, плели циновки, импровизированные матрасы набивали сухими листьями и высохшей травой. Под дождём палатки текли, почвенная глина размокала, на полу возникала грязная каша, в которой вязли ноги. В жилище царила теснота, так как на спальное место приходилось пространство размером около трёх метров в длину и менее полуметра в ширину.
В конечном счёте быт более-менее устроился. Французы, кроме выдачи пайков, организовали поставки вещей, одеял, посуды, полевых кухонь и другого довольствия. За зиму удалось привести в порядок обмундирование, о чём особенно хлопотали юнкера-кавалеристы и чины «цветных» частей. Корниловцы в греческой красильне перекрашивали белые рубахи и гимнастёрки в «родной» чёрный цвет, а дроздовцы вновь стали гордиться своими головными уборами — и при проходе элитного полка поле покрывалось малиновыми фуражками.