Борис Эйфман — о танце, Петербурге и заслуженном озарении
Театр балета Бориса Эйфмана празднует 45-летие. Мы поговорили с его основателем и художественным руководителем Борисом Эйфманом, чтобы узнать, почему из раза в раз он не устает обращаться к текстам Достоевского, а также каким был и стал Петербург
Несмотря на то что лето для театрального мира — время скорее спокойное, чем бурное, будни Театра балета Бориса Эйфмана пестрят событиями — текущими и грядущими. Ведь отмечает свое 45-летие театр, что называется, делом: пока в Петербурге продолжается приуроченная к юбилею серия спектаклей, Москва готовится к премьере спектакля «Чайка. Балетная история», увидеть который можно будет в конце июля в рамках фестиваля «Черешневый лес», после того как одна столица примет премьерную эстафету у другой. А на берегах Фонтанки тем временем готовится к открытию в Шереметьевском дворце юбилейная выставка. Она расскажет, как и чем жил театр все это время, а вместе с тем уже даже одним своим названием — «Театр балета Эйфмана. Только любовь» — намекнет: неважно, идет ли речь о жизни, о жизни в искусстве или обо всем сразу, но, так или иначе, все должно быть только по любви.
В этом году театр отмечает 45-летие. Так или иначе, но любая цифра, особенно круглая, — это повод поразмышлять о том, что было и что стало, что изменилось, что сбылось или не сбылось. Конечно, это большой разговор, но как вам кажется, к чему пришел ваш театр за эти 45 лет?
Я предпочитаю не заниматься подведением итогов, а смотреть в будущее. Слишком много идей, замыслов и планов, чтобы предаваться ностальгии и рефлексировать на тему прошлого. Хотя, конечно, история нашего театра очень насыщенная, яркая. Мы прошли через три эпохи, я бы даже сказал — через три страны: позднесоветское время, эру перестройки, 1990-е. В каждый из периодов театр сталкивался со своими трудностями и вызовами. Нам никогда не было легко. Мы всегда находились в состоянии преодоления внешних обстоятельств. Это могло быть цензурное давление партийных чиновников и отсутствие репетиционных залов (как в эпоху СССР), безденежье и всеобщий хаос (как в первое постсоветское десятилетие). Но именно в подобных условиях, вопреки всему, нами развивалось не имеющее аналогов явление — русский психологический балетный театр. Сохраняя лучшие традиции отечественного хореографического искусства, воссоединяя танец с фундаментальными театральными законами, мы создали уникальное художественное направление. В центре его — внутренний мир человека, таинственная жизнь души, исследуемая и выражаемая с помощью древнего языка тела. Наше искусство несет современному зрителю особую эмоциональную энергию — то, что публика никогда не получит от интернета или телевизионных шоу. И люди во всем мире приходят к нам на спектакли, чтобы испытать этот незабываемый опыт, приблизиться к катарсису.
Вы когда-нибудь представляли себе, размышляли о том, как сложилась бы ваша жизнь, если бы тогда вы приняли другое решение? Хотелось ли когда-нибудь за это время передумать, сложить с себя ответственность, сделать другой выбор?
Решение основать свой театр не было одномоментным. Собственно, речь идет даже не о решении. Дилемма «создавать собственный коллектив или же не создавать» передо мной никогда не стояла. Как молодой начинающий художник, я нуждался в пространстве для воплощения переполнявших меня идей. Но прежде чем возглавить танцевальный ансамбль, я целых десять лет трудился, зарабатывая себе репутацию в хореографическом мире. Уже в 21 год я получил предложение от Ленинградского телевидения снять фильм-балет «Вариации на тему рококо». Потом были постановки в Академии Вагановой и Консерватории, на сценах Малого и Кировского театров. Я работал в кино, в балете на льду — и в итоге в 1977 году получил приглашение стать художественным руководителем нового коллектива при Ленконцерте. Судьба воздала мне за трудолюбие и упорство.