Несторианство: не «Богородица», а «Христородица»
Утихли арианские распри, союз с империей стал уже незыблем и привычен, язычество окончательно сокрушено, и древний алтарь Победы навсегда вынесен из зала римского сената. В V столетие, которое видело гибель ветхого Рима, церковь, кажется, вошла беспрецедентно могущественной, динамичной и влиятельной. Но вот что удивительно: в предшествующие 300 лет ереси и расколы или не приобретали всерьез глобального масштаба, или естественным образом теряли остроту за умеренный срок. А вот споры, поднявшиеся в этом столетии, мало того что растянулись на добрые три века — их и не удалось нейтрализовать окончательно, и под знаменами новых ересей от церковного, политического и культурного взаимообщения с империей откалывались целые народы, столетиями входившие в ее орбиту. Первой из этих ересей оказалось несторианство, вроде бы никакой катастрофы не сулившее.
Справка
Несториане — последователи сирийца Нестория (ок. 386 — ок. 451), константинопольского патриарха в 428–431 годах. Полемические крайности, свойственные учению Нестория о соединении божественной и человеческой природ во Христе, привели к осуждению несторианства на III Вселенском соборе (431). Однако несторианство распространилось за пределами Восточной Римской империи — на Ближнем и Дальнем Востоке, а также в Центральной Азии. Многочисленные христианские общины сирийской традиции, восходящей к Несторию, непрерывным образом существуют и до сих пор — чего с предшествовавшими несторианству еретическими учениями не случалось.
V век принес церкви новые споры — христологические: если раньше пререкались о Троице, то теперь логическим образом пришел черед выяснить, каким же именно образом Бог-Сын пребывал в человеке Иисусе. Предмет был заведомо труден, потому что нащупать богословски приемлемый «метод» соединения божественной бесконечности и человеческой ограниченности — задача для школьных приемов классической философии почти неподъемная. Но еще труднее становилось оттого, что за спорами вставали старые-престарые противоречия между разными школами и разными центрами власти.
Архиепископ Антиохии неспроста до сих пор носит титул «патриарха всего Востока», а архиепископ Александрийский — и того пуще — «тринадцатого апостола» и «судии Вселенной». Обе эллинистические столицы — важные центры апостольской проповеди, обе сыграли огромную роль в распространении и оформлении первоначального христианства, а потому обе соответствующие кафедры издревле претендовали на первенствующее место в восточной части империи. За морем был еще Рим, который, правда, на практике не всегда пристально следил за церковными делами Востока (да и вообще относился к спорам о греческих словах осторожно), и все же к римским первосвященникам обе столицы при случае апеллировали, прибавляя красочные ручательства в том, что они всемерно уважают и чтят «первенствующий престол».
Но на II Вселенском соборе 381 года под влиянием светской власти было принято решение, которое это кое-как державшееся равновесие нарушило. Раз уж император пребывает не в старом Риме, а в «Новом Риме», Константинополе, то и церковный центр империи должен быть там же. Римским папам оставили их первенство, но следующим номером в этом реестре почета следовал архиепископ Константинополя. Мера эта мало понравилась в Риме (и из тогдашней досады со временем выросло много чего неприятного — вплоть до православно-католического разрыва), но иерархи Александрии и Антиохии тоже были недовольны: с какой это стати мелкий провинциальный епископ, не осененный славой апостолов, превратился во владыку церковного Востока?