Мясник или гений: эксперименты «отца современной гинекологии»
Джеймс Марион Симс до сих пор считается одной из самых противоречивых фигур в истории медицины. Мы знаем его как прародителя науки гинекологии, одного из первых исследователей этой области. О нем говорили как о человеке, которому удалось сделать невероятный прорыв, но ценой страданий самого незащищенного тогда слоя населения — темнокожих рабынь.
В середине XIX века гинекология была одной из самых неизведанных и темных областей медицины. Мораль того времени призывала считать все, что расположено у женщин ниже пояса, — аморальным и грязным. Студенты-медики учились принимать детей на манекенах, так что первые настоящие роды видели уже «в полях», с началом реальной практики. Акушерство и вовсе не считалось научным полем — с этим справлялась любая повитуха.
Болезни, впрочем, никуда не девались - мораль им была не указ. Одной из распространенных проблем был свищ мочевого пузыря. В дни, когда врачи еще не умели искусственно ускорять роды, порой женщины мучились несколько дней. Случалось так, что слишком сильная потуга разрывала внутреннюю стенку, вследствие чего образовывался свищ. В результате моча и каловые массы попадали во влагалище и могли вызвать инфекцию, но даже если этого не происходило, жизнь молодой матери была загублена.
Иоганн Диффенбах, хирург XIX века, сочувствовал мужчине, чья жена в результате этой травмы «сделалась сосудом омерзения» и «предметом телесной антипатии своего супруга». Несмотря на симптомы, женщины крайне редко погибали, гораздо чаще они десятилетиями жили в изоляции, отвергнутые обществом.
Провал за провалом
Путь будущего «отца современной гинекологии» начался в 1813 году. Марион терпеть не мог школу и едва не остался без диплома колледжа. Отец же страстно желал, чтобы сын выбился в люди и нашел достойную профессию.
Впоследствии Симс вспоминал, как отец твердил ему: «Сын мой, я должен признаться, что разочарован в тебе. Если бы знать заранее, я никогда бы не послал тебя учиться. К избранному тобой роду деятельности я испытываю глубочайшее презрение. Там нет науки. Там не обрести почёта, не упрочить репутацию. Сама мысль, что мой сын — мой сын! — будет бродить от двери к двери с коробкой пилюль в одной руке и шприцем в другой, будет возиться с больными... никогда не думал, что мне придётся это увидеть».