Муравьевы-Апостолы. Любовь к родному пепелищу...
Кристофер вошел в дом предков. Парадная лестница разрушена, в окнах выбиты стекла, сквозь дыры в потолке хлещет дождь. Однако несмотря на запустение и разруху, в особняке угадывалась великолепная парадная анфилада. Мелькнула сумасшедшая мысль — вернуть все это к жизни...
На Старой Басманной улице под номером 23/9 каким-то чудом сохранился уголок допожарной Москвы. Уникальная городская усадьба конца XVIII — начала XIX века — образец классицизма с парадным двором, флигелем и некогда существовавшим садом. Главный дом, похожий на миниатюрный дворец, украшен шестиколонным портиком, барельефами и когда-то открытой изящной угловой полуротондой.
С 1815 по 1822 год этой усадьбой владел предок Кристофера Иван Матвеевич Муравьев-Апостол, сенатор, дипломат, отец трех декабристов — Сергея, Матвея и Ипполита.
Сам Кристофер родился и вырос в Бразилии и не помышлял о том, что когда-нибудь окажется на исторической родине. Даже языка не знал. В детстве бабушка говорила с ним по-русски, но Надежды Федоровны не стало и он забыл язык. Отец же, Андрей Владимирович, считал, что русский сыну не пригодится, потому что Муравьевы-Апостолы никогда в Россию не вернутся. К счастью, он ошибся...
В 1989-м Раиса Горбачева и академик Дмитрий Лихачев обратились к русским эмигрантам с просьбой передать Фонду культуры фамильные реликвии, связанные с российской историей. Муравьевы-Апостолы откликнулись: они хранили обширный семейный архив и его частью — собранием книг числом триста семьдесят томов, документами, портретами, наградами поделились. В ответ получили приглашение посетить Россию и совершить путешествие по местам, связанным с историей их рода.
Кристофер с отцом и дядей прилетели в Россию зимой 1991 года. Их отвезли на Полтавщину, где около Миргорода Муравьевы-Апостолы владели родовой усадьбой Хомутец. В Москве показали дом на Старой Басманной, где в начале XIX века жила семья.
Трудно сказать, какие чувства испытывали бывшие в преклонных летах братья Андрей и Алексей Муравьевы-Апостолы, когда в сопровождении Кристофера шли мимо барочной Никитской церкви, в которой молились их предки, к семейному дому, а затем по сгнившему паркету пробирались в парадный вестибюль. Здание было в аварийном состоянии — того и гляди что-нибудь упадет на голову. Официально заброшенный дом, в котором недолго работал Музей декабристов — филиал Исторического музея, был закрыт на реконструкцию, но в лихие девяностые денег у города не находилось. Особняк ветшал и разрушался. На него стали поглядывать банки, офисы, казино...
Кристофер был потрясен. Он вдруг «ощутил себя своим в своем отечестве». Увидев плачевное состояние семейной усадьбы, решил непременно возродить ее. Был создан некоммерческий фонд, который стал учредителем музея Муравьевых-Апостолов, а дальше начались хождения по инстанциям. Бюрократическая машина тяжела и неповоротлива. Нужные бумаги застревали то в одном ведомстве, то в другом, и когда Кристофер уже совсем отчаялся, разрешение на аренду и реставрацию было получено. На дворе стоял декабрь 2000 года...
Дом все это время терпеливо ждал, бережно храня воспоминания о той, другой жизни, когда он слыл украшением Басманной слободы. По вечерам в его окнах загорались люстры, сверкая хрустальными подвесками, к парадному крыльцу съезжались гости, а из открывающихся дверей доносилась музыка — у Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола опять давали бал...
По широкой парадной лестнице господа и дамы поднимались на второй этаж в бальную залу. Из расположенного над ней окошка доносились звуки оркестра. В окошке виднелся дирижер — он внимательно следил за тем, кто заходил в усадьбу, и в зависимости от статуса гостя подбирал подходящую мелодию. Танцевали обычно до упаду, даже свечи иногда гасли от духоты, в гостиной за полночь понтировали, шампанское за ужином лилось рекой, подавали стерлядь, сливочную телятину и индейку, откормленную грецкими орехами, — Иван Матвеевич слыл тонким гастрономом, повара специально из Испании выписал.
Будучи русским посланником в Гамбурге, Копенгагене и Мадриде, он объездил всю Европу, встречался с Иммануилом Кантом и Джорджем Байроном, собрал уникальную библиотеку, слыл блестящим собеседником.
Его первая жена Анна Семеновна, дочь сербского генерала на русской службе Черноевича, тоже не чужда была изящной словесности — переводила французских авторов.
Дети, четыре дочери — Елизавета, Екатерина, Анна и Елена и трое сыновей — Матвей, Сергей и Ипполит, воспитывались в Париже и охотнее проводили дни за книгой, чем за играми или прогулкой. Сергей вместе со старшим братом Матвеем учился в пансионе Хикса — весьма модном и дорогом учебном заведении. Будущим декабристам довелось увидеть коронацию Наполеона, затем встретиться с французским императором в собственной школе — пансион Хикса пользовался особым вниманием Бонапарта. Беседуя с воспитанниками, он обратил внимание на маленького Сергея. Пораженный внешним сходством, «особенно в профиль», воскликнул: «Qui dirait, que се n’est pas mon fils!» («Кто скажет, что это не мой сын!»)
В 1809 году Анна Семеновна с детьми отправилась в Россию. На границе дети так бурно выражали радость по случаю возвращения домой, что завидев казака на часах, бросились его обнимать, а усевшись обратно в карету и тронувшись дальше, услышали от матери поразившую их весть: «Очень рада, что долгое пребывание за границей не охладило ваших чувств к родине, но... я вам должна сообщить ужасную вещь... в России вы найдете рабов!» Дети не знали, что в отечестве существует крепостное право.
Возвращение было омрачено внезапной смертью матери. Два года спустя отец женился второй раз на Прасковье Васильевне Грушецкой. Впрочем, переживать по этому поводу сыновьям было недосуг — Бонапарт оказался у ворот. Шестнадцатилетний Сергей и девятнадцатилетний Матвей, один в чине подпоручика, другой — подпрапорщика лейб-гвардии Семеновского полка, отправились воевать. Оба участвовали в Бородинском сражении, боях при Тарутине, Малоярославце, Березине, Лейпциге, Париже.